— Как это? — Кейт удивилась совершенно искренне. О таком она не слышала, но ее и не особо посвящали. А Алиас, в свою очередь, радовался, что девушку удалось отвлечь, и она перестала дрожать.
— Ну, Джил продала свою мелкую душонку, — он хмыкнул пренебрежительно, — в тысяча семьсот девятнадцатом. Продала за красоту. Она хотела быть фавориткой императора Австрии Карла VI, а для этого не слишком родовитая и богатая дворянка должна была быть чрезвычайно привлекательна. Поскольку договор был стандартный, заключаемый на сто лет, то она его продлевала уже дважды. Через пару лет продлит третий и последний раз.
— И что с ней будет потом?
— Навсегда останется чертовкой, но из Ада самостоятельного хода на землю ей уже не будет.
— И она продлит?
— О да, уж можешь мне поверить.
— И что она получит?
— Власть. Готов ручаться, что быть прислугой ей надоело еще лет этак сто пятьдесят назад.
— Странные все-таки люди, — Кейт произнесла это вслух, хотя размышляла про себя. — Я бы многое отдала, чтобы остаться человеком.
— Мы не можем себя изменить. Кстати, я хотел тебя спросить, ты не чувствуешь в себе никаких изменений?
— Например? — девушка задумалась, и Алиас уже знал ответ на свой вопрос. Если бы изменения были, она не спрашивала бы.
— Зрение, слух не обострились? Какие неприятные ощущения, или наоборот приятные?
— Не-е-ет, — протянула Кейт, подняв голову и внимательно вглядываясь в его глаза. — Со мной что-то не так?
Он хотел соврать, очень хотел.
— Я не знаю, — мужчина ответил правду и рассказал, как впервые ощутил себя демоном.
— Алиас, — она впервые назвала его по имени, — ты меня запрешь?
От нее повеяло практически животным ужасом. Он видел бьющуюся на шее жилку, чувствовал напряжение в мышцах.
— Почему ты этого так боишься?
— Я не люблю закрытые пространства, у меня клаустрофобия, — он ожидал этого ответа, но это не то, что он на самом деле хотел знать.
— Отвечай, почему? — хлесткий приказ, от которого Кейт сжалась еще сильнее, пытаясь отодвинуться как можно дальше, но на этот раз он ее держал крепко и отползти не дал.
— Меня запирали, — просто констатировала она.
— Где запирали и кто?
— Нет, — девушка вся сжалась, но попыталась бороться с командой.
Сначала она подумала, о том, какой никчемной игрушкой станет, если проиграет. Любое слово инкуба закон? А вот и нет. Пусть не надеется. Кроме того, желание ничего не рассказывать, оставить все свое при себе было слишком велико. Оно вгрызалось в ее мозг сильнее, чем любые приказы.
— Нет, нет, нет, — она замотала головой, пытаясь вырвать руку с такой силой, что захрустел сустав. Но боли она не чувствовала, только обжигающее белое пламя, затапливающее разум из-за неисполнения приказа.