У диктатуры Сталина была совсем другая база. Он пришел к власти вместе с соратниками, одержимыми прогрессивными на то время идеями. У них всех была единая цель — построение лучшего общества. Различия могли быть только в частностях (хоть за них многие пострадали). Развитие страны при Сталине шло семимильными шагами, что сделало его непререкаемым авторитетом. Его сподвижники сами вознесли его на недосягаемую высоту. Другое дело Путин. Он пришел к власти в уже сложившемся обществе, олицетворявшем отнюдь не прогресс. Его окружение, правящий класс, на который он опирался, не были одержимы никакими идеями. А если бы у Путина возникли серьезные идеи (не косметические) по преобразованию общества и он принял бы меры к их воплощению, то можно не сомневаться, что власти он лишился бы. Отсюда и разница в полномочиях.
Такова, к сожалению, суровая правда жизни. Даже в самой демократической стране власть опирается на правящий класс и ориентируется в своей политике прежде всего на его интересы, ибо от него в значительной степени зависит вхождение во власть и отстранение от нее. Другое дело, что цивилизованное капиталистическое общество устроено таким образом, что интересы власти и правящего класса переплетаются с интересами остальных слоев населения. В России, такого, увы, нет. Цепочка эта остается разорванной.
Но продолжим линию Проханова, продолжающего в той же книге ставить вопросы Путину. Не в силах скрыть постигшего его разочарования в путинском «топтании на месте», он целой главе дает название «Тридцать вопросов Путину». А что касается «топтания на месте», то этот термин скорее отражает настроение увлеченного кинозрителя, увидевшего на экране некое чудо и с нетерпением ждущего продолжения серии чудес. Но в жизни все иначе, и остается лишь повторить, что в нынешней системе лимит на чудеса исчерпан, но остается надежда на медленное поступательное движение вперед. Мы не будем приводить здесь все поставленные в главе вопросы, многие из которых обращены к будущему и четкий ответ на них могут дать разве что нострадамусы, если кто-то в них верит. Но часть вопросов затрагивает почему-то и прошлое. На них можно попытаться ответить.
Процитируем первый из них [52, стр. 155]: «Осознает ли Президент, что он, офицер спецслужб, изменил советской присяге и пошел в услужение к Собчаку, лютому разрушителю СССР, КГБ и армии? Насколько справедливы обвинения Путину в экономических махинациях в период его работы в мэрии Санкт Петербурга?» Этот вопрос распадается на несколько отдельных. Начнем с Собчака, обратившись к источникам. На стр. 463 [26] рассказывается о встрече Собчака в коридоре Ленинградского университета с Путиным, занимавшим там пост помощника ректора по международным вопросам. Произошло это в 1990 году. Сам Собчак с мая того же года стал председателем Ленинградского городского Совета и чуть позже членом бюро обкома КПСС (см. стр. 462). Еще в период учебы Путина между этими двумя лицами сложились доверительные отношения, поэтому при той встрече Собчак «сразу предложил ему перейти в Ленсовет…». Он как раз набирал себе команду. После некоторого раздумья предложение Путиным было принято. Обратите внимание: все это происходило в 1990 году. О каком распаде СССР могла тогда идти речь? И каким образом Собчак попал в разряд «лютых разрушителей» с опережением событий? А если обратиться к тем событиям распада Союза, то вспомним об упомянутом ранее «факторе Кравчука», послужившем катализатором этого процесса. Тогда из центра еще делались попытки изменить настроения Кравчука на отделение Украины. Именно с этой миссией и был направлен в Киев никто иной, как Собчак. Фрагмент переговоров был показан по телевидению и являл собой неприглядную картину улюлюкания националистически настроенных депутатов, сопровождаемую одобрительными улыбками самого Кравчука. Возвратившемуся в Москву Собчаку оставалось лишь доложить Верховному Совету о безуспешности переговоров и непреклонном стремлении Украины к отделению.