В этой истории неясно, какими мотивами руководствовался Путин, навязывая неоперившейся стране столь «амбициозную» программу. Она могла бы быть реализуема в рамках социалистической плановой экономики, да и то тогда ограничивалась лишь пятилетками. В условиях же рынка, да еще такого несовершенного, как в России, подобные долгосрочные программы представляются более чем сомнительными. Странно при этом, что Путин понимал все несовершенство сложившейся системы, что выявилось в его обращении к стране 4 сентября 2004 года, сразу после трагедии в Беслане. Приведем фрагменты [41, стр. 484, 485]: «Сегодня мы живем в условиях, сложившихся после распада огромного, великого государства. Государство, которое оказалось, к сожалению, нежизнеспособным в условиях быстро меняющегося мира… Мы живем в условиях переходной экономики и не соответствующей состоянию и уровню развития общества политической системы. Мы живем в условиях обострившихся внутренних конфликтов и межэтнических противоречий, которые раньше жестко подавлялись господствующей идеологией. Мы перестали уделять должное внимание вопросам обороны и безопасности, позволили коррупции поразить судебную и правоохранительную сферы». Говоря о коррупции, президент упомянул лишь две сферы. Болезнь эта, однако, обширнее и охватывает всю огромную сферу чиновничьего аппарата, сверху и донизу. Она как ржавчина разъела эту сферу, и путей очистки от нее не просматривается. К сожалению, это органический порок системы. Разве может скала в море избавиться от ракушек, въевшихся в ее тело.
Правоохранительная сфера заражена не только коррупцией, в ней царит полный беспредел. Там заняты делами, совершенно далекими от круга их обязанностей. Каждое уважающее себя частное предприятие считает необходимым иметь милицейскую «крышу», и это помимо криминальной «крыши». Зачастую эти крыши связаны между собой. Получается конгломерат, сплавленный из бизнеса, криминала и милиции (сейчас полиции). В самой милиции царит беспредел. Ее сотрудники с попустительства начальства получили право давать волю своим садистским наклонностям. Отсюда массовые избиения и пытки задержанных, часто приводящие к смертельным исходам. Вспомним тут дело Магнитского и изощренные пытки во внутренностях с помощью бутылки от шампанского. Вот к чему приводит вседозволенность.
Продолжается череда политических убийств с нулевой раскрываемостью. Не будем их перечислять, список внушительный. Но вот об одном, из ряда вон выходящем, стоит упомянуть. Речь идет об убийстве в Лондоне перебежчика А.Литвиненко. Приведем выдержки из книги «Полоний на завтрак» [58]. Начнем со стр. 283: «…это было, как кажется, первое в мире успешное отравление с применением экзотического полония — 210». «Характерно, что следы радиации были обнаружены в салонах двух самолетов компании «Бритиш эйруэйз», летавших из Москвы и в Москву в конце октября — начале ноября… Это наводит на мысль, что часть злополучного полония совершила обратное путешествие в российскую столицу. Вероятно, часть яда предназначалась для отравления кого-то еще из эмигрантов, скорее всего, того же Березовского. Недаром незадолго до гибели Литвиненко предупреждал его сослуживец и друг Михаил Трепашкин, что «очень серьезная команда сотрудников ФСБ готовится к ликвидации всех сторонников Березовского и Литвиненко»… Вот и Андрей Луговой, бывший начальник охраны Бориса Абрамовича, в свой последний приезд в Лондон встречался с Березовским. Но в его офисе и в присутствии охранников незаметно подложить ему полоний в питье оказалось невозможно. Вот и пришлось везти подотчетный и дорогой радиоактивный материал обратно в Москву…» [там же, стр. 282]. А с Литвиненко номер удался. Далее на стр. 281: «Все сведения указывают, что яд был доставлен из Москвы, и даже, по мнению британских экспертов, был произведен на реакторе в районе Красноярска». Почему же все-таки понадобился именно полоний? Ответ находим на стр. 284: «Дело в том, что полоний-210 легко можно пронести через детекторы в аэропортах из-за малого радиоизлучения. К тому же нужен был яд длительного действия, чтобы киллер мог успеть покинуть Англию… Тем более надеялись, что британские эксперты не успеют за время болезни Литвиненко определить, какое именно из многих сотен возможных радиоактивных веществ было использовано в качестве яда. А после смерти жертвы экспертиза стала бы невозможной».