Я смутно ощутила, как он обхватил меня руками и поднял, прижав к себе, почувствовала, как легкой уверенной поступью он несет меня сквозь тьму. Уткнувшись ему в грудь, я бессильно рыдала, совершенно не в силах себя контролировать и подавлять слезы, как недавно на перроне. Теперь все накопившееся безудержным потоком изливалось наружу, на его рубашку и скрываемую ею живую, настоящую плоть, — и вся моя скорбь этих дней, и страх, и дикая, невыносимая тоска.
Должно быть, мы добрались наконец до машины, потому что я почувствовала, как, легко качнув, он занес меня вовнутрь, по-прежнему не выпуская из рук. Захлопнулась дверца, потом я различила, как впереди закрылась другая дверь.
— Все тут, — молвил Джулиан, и машина тронулась с места.
Мало-помалу мои рыдания и всхлипы стали стихать. Не потому, что я больше ничего не чувствовала — просто у меня иссякли силы.
— Тшш, милая, — сказал он, приникнув губами к моим волосам, — я знаю, у тебя шок. Мне очень жаль…
— Жаль? — аж дернулась я. — Не смей сожалеть. Ведь ты жив! Ты жив! Ты жив! — повторяла я, словно убеждая в том саму себя.
Это никак не могло быть сном, все ощущалось мною совсем не как во сне, однако это не могло быть и явью.
— Я жив, — подтвердил Джулиан, — и ты жива, слава богу. И я люблю тебя, дорогая. Моя храбрая и удивительная Кейт. Я жив, моя отважная возлюбленная! Моя бесценная жена! — бормотал он мне в волосы, поглаживая мне руку своими быстрыми пальцами, пока наконец от его нежных успокаивающих слов и ровного хода машины я не уплыла в сон, глубокий сон без сновидений.
Когда я проснулась, Джулиан лежал рядом со мной в незнакомой, бездонно мягкой постели. Левая рука его обнимала меня за плечи, а правая нежно гладила висок.
— С добрым утром, любимая, — сказал он.
— Ты жив, — хрипло сказала я с пересохшей глоткой.
— Да, дорогая. Жив. И всегда был жив.
Я вновь закрыла глаза, пытаясь собраться с мыслями.
— Ты знал. Когда мы впервые встретились тогда, в Нью-Йорке, ты знал, что это я. И это я была та самая, что… И все эти годы ты ждал именно меня?
Легкий смешок выскользнул из его груди.
— Не думаешь ли ты, дорогая, что после подобной ночи я мог, если бы пришлось, ждать хоть целую вечность?
— Я думала, что никогда тебя больше не увижу.
— Да, еще ни один воин не удостаивался таких проводов.
Я повернулась лицом в подушку и тихо, приглушенно сказала:
— Я люблю тебя.
— Милая, я не уверен, что расслышал тебя. Что ты сказала?
— Я люблю тебя.
— Хмм. Все равно из-за подушки не слышно. Что ты? «Ловлю»? Или «дурю»? Или «спалю»?
Я повернулась лицом кверху и, приникнув к его уху, прошептала: