— А какой он находил мисс Гамильтон?
Джулиан сразу открыл глаза.
— Она ему не нравилась. Это была одна из немногих тем, на почве которых мои родители частенько ломали копья.
— Тогда он мне еще больше понравился бы.
Он вновь блаженно закрыл глаза.
— Я порой представляю вас вдвоем. С какой гордостью я бы представил ему тебя как свою невесту! Вы бы с ним славно поладили.
— Хватит. А то я заплачу.
Джулиан нащупал мою кисть и, ни слова не говоря, погладил большим пальцем. Я опустила взгляд на его прекрасное лицо, с обожанием любуясь его чертами. Теперь его лицо казалось расслабленным и умиротворенным: тяжелое бремя недавних забот и тревог наконец развеялось, не оставив на нем и следа. Мне даже трудно было представить, как терзал его этот страх за меня, это безусловное знание о приближающейся катастрофе, которую он бессилен отвратить. И теперь от осознания, что я уцелела, что он сумел-таки спасти меня от судьбы, которой в вечном страхе ожидал для меня, его душа обрела наконец покой и радость полного освобождения. Теперь она была готова к незабываемому медовому месяцу.
— Подекламируй мне что-нибудь, — попросила я чуть погодя.
— Что бы ты хотела услышать?
— Что-нибудь романтическое. Что-нибудь из старых баллад.
Он лукаво улыбнулся и, закрыв глаза, начал читать мне «Разбойника».[68] Джулиан, не будь дурак, прекрасно знал, что, не успеет он дойти до второго рефрена «Вернусь я при лунном свете, хотя бы разверзся ад»,[69] у него весьма возрастут шансы, что я не выдержу и сама им овладею.
Нынешний день не явился исключением. Так что лишь спустя некоторое время, смахивая с меня песок, он заметил:
— Есть, кстати, одно стихотворение, которое ты никогда не просишь меня почитать.
— Это которое? — Я перекатилась к нему на грудь, стараясь держаться его левого бока, и стала покрывать легкими быстрыми поцелуями его напитанное солнцем тело, маленький аккуратный шрам, розовевший на плече справа от ключицы. — М-мм, какой у тебя восхитительный вкус! Узнаю кокосовое массажное масло…
— Мое.
Я подняла голову, уткнувшись взглядом в его подбородок.
— Джулиан, это замечательное стихотворение, но меня на самом деле совсем не тянет слушать о твоем неутолимом томлении к какой-то другой красотке. Тем более к Флоренс Гамильтон.
— Какое отношение имеет к нему Флора?
— Ну, ведь именно она его опубликовала. По-видимому, ты сам послал ей этот стих, — сказала я с нарочитой небрежностью. — Или был кто-то еще, о ком я просто не в курсе.
Подняв с песка его ладонь, я с предельной сосредоточенностью принялась касаться языком его кончиков пальцев.