Мне нужно было сказать Люцию. Пора. После его представления на вечеринке Кэла ему нужно было знать настоящие ставки, настоящее наказание. И наша хватка на Стелле ослабевала теперь, когда Дилан, возможно, вошел в игру. Могу ли я доверить Люцию нести немалое бремя истины на себе?
Налил еще один стакан и покинул кабинет, когда первые лучи солнца упали на пожухлую траву и выглянули сквозь голые деревья. Мои ноги казались тяжелыми на лестнице, каждый шаг казался болезненным во многих отношениях. Стелла хорошо позаботилась о моей ноге, но наш врач очистил рану и заново зашил ее вчера. Она все еще адски горела. Усталость омрачала мир перед глазами. Я лишь надеялся, что она не коснется моего решения.
Прошел мимо моей спальне к комнате Люция. Не хотелось ничего, кроме как упасть в постель и уснуть мертвым сном. Нет, неправда. Единственное, чего мне хотелось больше, это отправиться в другое крыло дома и залезть в постель к Стелле, притянуть ее ближе и уснуть, пока ее голова будет покоиться над моим сердцем. Но для этого потребуется ее доверие и нечто большее — ее любовь. Я почти рассмеялся, грудь сотряслась от сдерживаемого смеха.
Я слышал ее рыдания, стоял у двери и слушал последствия своих же действий. Она больше никогда меня не впустит ни в постель, и определенно ни в сердце. Для нее так будет лучше. Я должен был уничтожить ее иначе пришлось бы наблюдать, как это делает мой брат. Желание владеть ею, чувствовать, что она переплетается с моей душой, не имеет ничего общего с Приобретением. И не могло. Я не позволил чувствам вмешаться.
Я взял стакан в руку и открыл дверь в спальню Люция. В его комнате царил сумрак, занавески были задернуты так, что сквозь них пробивалась лишь полоска яркого утреннего света.
— Что? — Оранжевый круг вспыхнул в темноте, а затем погас.
— Мама убила бы тебя, если бы узнала, что ты куришь в доме. — Клубы дыма вились в воздухе по всей комнате, скручиваясь вовнутрь, прежде чем развеяться.
— Хорошо, что она не знает. Чего ты хочешь?
— Нам нужно поговорить. — Я закрыл за собой дверь, после сел у изножья его кровати и протянул второй стакан.
— Твой хороший бурбон? — Он взял его и вынул сигарету. — Дерьмо в действительности стало реальным, или что?
— Оно стало реальным уже очень давно. Как только меня избрали для Приобретения в этом году.
— Ты, наконец, собираешься поведать мне о правилах? — Он уселся выше на подушку и отпил из стакана.
— Да. — Я вздохнул и осушил свой, желая, чтобы алкоголь убил жжение, которое рикошетило внутри меня и снаружи.
— Как, мать твою, вовремя. Проклятье. Ударь меня. Я готов, истеричка.