Пока курил он, вышла она в сени и сразу споткнулась обо что-то. Открыла дверь во двор, плеснуло немного светом, и рассмотрела — четыре сапога снятых.
— Ирод ты эдакий! — бросилась она на Егорыча. — Чего приволок мне, изверг?
— Трофеи, — усмехнулся криво Егорыч. — Не пропадать добру-то.
— Вон уходи со своими трофеями!
— Чего вскипятилась? Немцы же…
Схватила с полу полено и бросилась на Егорыча:
— Вон отседова! Прибью!
— Ну, успокойся, Ефимия… Куды я пойду в ночь-то?..
— А куда хочешь. Проваливай, и все. До чего тебя жадность довела, до сраму какого!
— Жадность, говоришь? Какая, к черту, жадность? В Бахмутово приду, кто накормит? Вот на первое время и взял. Сменяю сапоги на что-нибудь.
— Не объясняй, ничего и слушать не хочу. Иди вон! Нету для тебя здесь приюта. Катись куда хочешь!
Прогнала она Егорыча, а на душе так тошно, так тошно, что и не сказать. Егорыч этот… Ведь тоже человеком был, ну непутевым, правда, слабым, пьющим, но человеком же… И вот образ свой потерял из-за сапог каких-то… Что же это в мире творится-то? Господи…
Ушел сон от нее, как ни ворочалась на лежанке, все никак уснуть не могла.
Поутру, только чуть светать стало, понаехало в Черново войско, и стали дома занимать. Пришли и к ней в избу капитан, два лейтенанта и рядовых человек восемь.
Капитан поначалу удивился, что в избе хозяйка имеется. Но она ему все рассказала: и как немец ее предупредил, и как в церкви пряталась, и он только спросил:
— Помогать нам будете? Мы здесь медпункт в вашей избе устраиваем. Раненых перевязывать.
— Конечно, буду. И печку топить, и сготовить вам что, и раненым помогу чем можно, — ответила она. — Мне бы только здесь при своем дому остаться и я на все готовая.
— Ну и ладненько, — сказал капитан, и начали они устраиваться.
Носилок было у них много, одеял… В одной комнате топчанов понаделали, в другой перевязочную устроили.
А как рассвело совсем, бой опять у Овсянникова разгорелся, а вскоре и раненые потекли один за другим, кто сам добирался, кого на носилках приносили.
Три дня шли бои… Гремели за лесом, но, видать, все без толку. Уперся немец— и ни в какую. Три дня и врачу и фельдшерам работы было невпроворот — ели на скорую руку, спали вполглаза. И по Чернову били немцы эти три дня здорово. Несколько изб разворотили. Сарай колхозный начисто в одну из ночей разрушили. Снаряда два разорвалось. И людей там побило много.
Капитан не раз ей говорил:
— Может, податься вам, Ефимия Михайловна, в тыл. Прибить могут.
Но она отказывалась:
— Пока сами не погоните — не уйду. В своем дому и смерть не страшна.