— Нет!
— Нора, разве это не тот парнишка, о котором ты приходила ко мне поговорить? Маленький калека? Это его ты пошла и утопила?
— Это был нелюдь.
Священник стоял над ней, совершенно ошеломленный таким ответом.
— Помилуй тебя Господи… Где же тот мальчик? Что ты с ним сделала?
— Его здесь нет.
— Нора, что ж, ты пошла и убила этого ребенка? Скажи мне правду, или я… Говорю тебе, Господь осудит тебя за содеянное!
Сжав губы, Нора молчала.
Священник побелел от гнева:
— Господи Боже… Она в своем уме?
— Ее горем оглушило… — пробормотала Пег… — Не в себе она.
Отец Хили приложил ладонь к губам.
— А сейчас слушай меня: я послал человека в участок. Вернется он с полицейским. Поняла? Вдова Лихи, ты слушаешь? Сейчас придут люди, которым тебе надо будет все рассказать. Под присягой! Слышишь? Вдова Лихи!
Взгляд его упал на бутылку с потинем на коленях у Норы.
— Только не надо говорить мне, что пьяная она! Хватит! — Священник кивнул на Пег, которая как раз разжимала в это время пальцы Норы, стиснувшие бутылку.
— Я…
Священник наклонился к Норе:
— Что такое? Что ты хочешь сказать?
— Я… Я не хочу отсюда уходить.
— Они пришлют констебля для допроса и, вполне вероятно, увезут тебя.
— Я не поеду… Не могу я уезжать!
— Это ненадолго, Нора, — принялась уговаривать ее Пег. — За коровой я присмотрю. И за курами тоже…
Нора мотнула головой:
— Нет. Мне надо тут быть. Может, Михял появится. Сегодня не вернулся, так, может, завтра возвратят его… Надо тут его дожидаться!
— Если твоя маленькая прислуга утверждает, что он мертв, — раздраженно повысил голос отец Хили, — то он не вернется! Известно тебе, где находится твой внук? Где тело?
— Михял у добрых соседей, но теперь он вернется. Теперь его возвратят. Так Нэнс сказала.
Священник промолчал. Пройдя к открытой двери, он постоял там, а затем оглянулся на Нору со смешанным чувством отвращения и жалости.
— На твоем месте, Нора Лихи, я бы сейчас молился. — И он кивнул Пег: — Проследи, чтоб она никуда не уходила до прибытия констебля.
Когда Нэнс вернулась домой, ее все еще трясло от холода. В реке она продрогла до костей, и теперь они ныли. Голод, который так остро ощущался в эти дни, сменился тошнотой, и теперь, когда все было кончено, хотелось только одного — спать. Она заползла на свою постель из вереска, укрылась одеялом и закрыла глаза.
И ей приснился сон. Снилось, что она, молодая, идет по главной улице Килларни; стоит начало лета, дорожная грязь запеклась под лучами солнца.
Внезапно ее со всех сторон окружает толпа. Это молодые женщины с лицами, загорелыми от работы на вольном воздухе. На спинах у них корзины, полные рыбы и пахучей рыбьей чешуи.