Широко открывая рот, они окликают ее:
— Нэнс!
— Нэнс, стой! Нам надо поговорить с тобой!
Ноги ее замирают. Под подошвами теплая земля.
Женщины обступают ее все теснее, берут в кольцо.
— Не тебя ли мы заприметили в поле в канун мая?
— Тебя, тебя! Шла одна, одетая по-чудному.
— Никуда я не ходила.
— Но ведь видели тебя, Нэнс Роух!
— Ага!
— И как ползала под шиповником — тоже видели.
— Да не было этого вовсе!
— Видели, видели! А человек, что тебя видел, именем Божьим поклялся, что это ты была.
— Да кто это говорит?
— Он говорил, что ты голая ползла через колючки и что сам слышал, будто ты бормотала странные какие-то слова.
— Скажите мне, кто это говорил?
— Не посмею сказать: ты проклянешь его!
— В жизни никого не проклинала!
— Это ведь грех, Нэнс, страшный грех!
— Правда это, что ты у добрых соседей побывала?
— Неправда! Не было этого!
— Все знают, что мамашу твою умыкнули.
— Ага! А тетка твоя — Шалая Мэгги — с Ними знается. И порчу насылать она большая мастерица!
— Все они одержимые, полоумные. У них в крови это!
— Ага! То-то и папаша твой себя порешил — сам в воду бросился.
— Это нечаянно.
— Врешь, Нэнс! Это ваша одержимость на него перешла!
— А может, это фэйри его в воду затащили?
— Выгонят тебя. По миру пойдешь. Вот что бывает с теми, кто порчу пускает. Кто колдовством промышляет!
— Отца твоего больше нет, так тебе в твоей хижине теперь не жить!
Нэнс чувствовала, как ее охватывает пламя гнева. Она стояла, окруженная толпой, и пылала огнем.
— Вы очень жестокие, — шепнула она.
И когда они засмеялись, то Нэнс коснулась сердца каждой из этих женщин пальцем, горящим, как свечной фитиль. «Будь ты проклята! — выкрикивала она каждой, и та взвизгивала в ответ. — Пусть зарастет порог твой травой, пусть ты помрешь без причастия в городе без священника и пусть вороны растащат твои кости! Imeacht gan teacht ort! — Пропади ты пропадом!»
Как же они завизжали! Они визжали и выли, все громче и громче, пока она не проснулась и не села в постели, тяжело дыша.
Вокруг было темно. В щели сочился слабый послеполуденный свет пасмурного дня. Снаружи доносились шаги и негромкий разговор. И запах примятой травы.
Это добрые соседи, пронеслось в голове, пришли забирать меня!
Первую долгую минуту, не в силах пошевелиться, она сидела, уставившись на дымящий очаг, на полосы сажи на побелке, на разбросанный по полу камыш.
Они пришли за мной, думала она, как прежде — за мамой. Как за Мэгги.
— Нэнс Роух! Открой дверь!
— Ты живая душа или нежить?
— Открывай!
Времени для защиты не осталось. Некогда оградить свою жизнь и душу травами и заклятиями. Только погасшие угли в очаге.