Подменыш он! Все это знают, все, кроме вас.
— Что ты такое? — прошептала Нора.
Михял моргнул, глядя вверх, на потолочные балки. На подбородке засохла слюна. Нос был в соплях, бесцветные ресницы слиплись. Твердой рукой Нора коснулась его виска и почувствовала, как под тонкой кожей заходила челюсть.
— Ты ребенок или подменыш? — шепнула Нора, ощущая бешеные удары сердца прямо в горле.
Веки Михяла сомкнулись, из глотки вырвался клокочущий вопль, тело выгнулось, разбрасывая соломенную подстилку. Не успела Нора убрать руку, как мальчик ухватил в кулак ее волосы. Она попыталась разжать его пальцы, но он отдернул руку, и голову ее пронзило болью, острой и жгучей.
— Михял!
Нора, морщась, пыталась высвободить волосы, но цепкие пальцы их не отпускали. Он дернул сильнее. На глаза Норы навернулись слезы.
— Пусти! Пусти меня, наглый выродок! — Нора рванулась прочь, оставив в руке у мальчика клок своих выдранных волос, и размахнулась, чтобы дать ему пощечину. Но промазала, и удар пришелся по голове.
В гневе она разжала его пальцы и, ухватив одной рукой за подбородок, влепила другой рукой еще пощечину — с такой силой, что заболела ладонь.
— Мерзавец! — вскричала она и ударила снова.
Лицо мальчика стало пунцовым, он разинул рот и заревел. Норе хотелось заткнуть этот рот, запихнуть в него испачканное белье, только чтобы прекратились эти крики.
— Поганец зловредный! — прошипела она, прижимая руку к саднящей ране на голове.
— Он же не хотел!
Обернувшись, Нора увидела Мэри. Та стояла в дверях, прижимая к бедру подойник.
— Он мне клок волос выдрал!
Мэри прикрыла дверь от снежного блеска.
— С вами все хорошо?
— Я спать из-за него не могу! Он орет всю ночь напролет. — Нора расслышала истерические нотки в собственном голосе.
Девочка кивнула:
— Думаю, это он от холода. И спина у него вся в сыпи. Из-за того, что обмарывается.
Нора села у очага, прижимая руку к саднящей ране.
— Могла бы и помыть его.
— Я мою! — жалобно возразила Мэри, и Норе стало стыдно.
— Ну ладно. Как доилась Бурая?
— Не то чтоб хорошо, миссис. Вы говорили, что она много молока дает, но… я уж и пела ей, потому что знаю, что любят они пение. Но молока-то едва на донышке.
Нора устало прикрыла веки.
— Так мы и аренды заплатить не сможем.
— Масло-то нынче взбивать?
— А хватит там?
Мэри приподняла тряпицу на стоявшей на столе крынке.
— Да. На это хватит. А Михялу сливок дать? Может, это его успокоит. Не знаю уж, отчего это он — от холода или во сне чего увидел и напугался. Я тоже от криков его спать не могу.
— Что ж, дорога на Аннамор тебе открыта.
— Да я не про то вовсе! — с жаром воскликнула Мэри. — Не хочу я домой возвращаться. Только кажется мне, что переменился Михял, и не знаю я, как его угомонить. Мучится он, я так думаю.