— Пег, я знаю, что говорят обо мне, — хрипло проговорила Нора. — Будто дочку не Господь призвал, а Эти умыкнули, утащили в свое логовище. И будто от него все несчастья у нас в долине и с меня за это спросится. Говорят… — голос изменил ей, — что Мартин и умер оттого, что этот вон у нас появился. И я гляжу на него, Пег, и все думаю…
— Нора Лихи! Выше голову, наплюй ты на сплетни, которые выеденного яйца не стоят. А коли он и вправду подменыш, так это и к лучшему, стало быть, ты за него не в ответе. И Михяла мы тебе вернем, есть для этого средства.
— Я знаю, что делают, чтоб выгнать подменыша. — Нора сплюнула. — Надо положить его на ночь на навозную кучу, чтоб фэйри признали его и забрали обратно. Надо пугать его огнем. Может, мне его на горячий совок положить, в печь засунуть, может, раскаленной кочергой ему глаз выжечь?
Пег строго взглянула на нее:
— Хватит. Довольно этих безумных средств, которые только от отчаяния и могут в голову прийти. И речей этих безумных, и сплетен — хватит! Тебе надо потолковать с человеком, сведущим в таких делах. — Она заглянула в глаза Норе. — С Нэнс тебе надо поговорить.
Мэри мчалась во весь дух вниз по травянистому склону. Колючки цеплялись за юбку, в кровь раздирали ноги. То и дело их пронзала боль, но девочка не останавливалась, пока за спутанными ветвями упавшего дерева не показался берег реки. Вода в реке казалась темной, как ночной кошмар. Когда Мэри добралась до кромки воды, ее щиколотки были все исколоты и в кровь исцарапаны ежевикой.
Не разгибаясь и тяжело дыша, Мэри искала среди мертвой сухой травы и хрусткого, схваченного морозом папоротника щавель. Она заметила его листья на осыпающемся береговом скате и поползла на животе, осторожно, чтобы не обрушить под собой землю. Потянувшись за щавелем, она увидела на поверхности реки свое искаженное отражение. В лице ее было столько ужаса, что опять захотелось плакать. Мэри вытерла рукавом мокрые глаза и нос.
Вид Норы, стегавшей крапивой ребенка, разбудил забытые страхи. Своим безобразием эта картина напомнила ей другие. Однажды она видела, как мужчина глумится над несчастной безумицей, задержанной за то, что расхаживала по улице в одной сорочке. Презрение осеняло его лицо темным нимбом. В другой раз, майским утром, девочки постарше ползли голые задом наперед сквозь колючий куст шиповника. Вид бледных тел, корчившихся на траве, извивающихся, сжимающихся от уколов колючих ветвей, почему-то растревожил Мэри. Она не поняла тогда, что это такое, что они делают, и лишь заперла в памяти эту тягостную картину. Лишь позже она узнала о таинственной силе двукорневого шиповника, и она поняла тогда, что девочки ползли через дьявольские врата, навлекая проклятие на чью-то голову. Больше она их не встречала, но тут вспомнила при виде измазанной грязью вдовы, хлещущей ребенка крапивой по ногам.