На тротуаре напротив стояла белокурая женщина, с серьёзным видом глядя на Гвен. На ней был плащ, а на руках она держала младенца. По крайней мере, сначала Гвен показалось, что это младенец, хотя на самом деле он был больше похож на трёх-четырёхлетнего малыша. Ребёнок повернулся, чтобы тоже взглянуть на Гвен, и она вдруг почувствовала себя так, словно её обдали ледяной водой.
Это был гомункул. Лицо, карикатурно похожее на человеческое, всё ещё было покрыто кровью и слизью. Внимательные и расчётливые маленькие жёлтые глазки, расположенные по обе стороны от острого, как бритва, носа и узкого рта, наблюдали за ней. Губы приоткрылись в улыбке, показывая чёрные, острые, как иглы, зубы.
— Оуэн! — прохрипела Гвен.
Он подошёл к окну и увидел женщину, несущую на руках гомункула.
— Это она, — сказал он. — Саския Харден. И её новорождённый ребёнок.
Они выбежали на улицу, но женщина с гомункулом уже ушла.
— Это не может быть он, — покачал головой Оуэн. — Он слишком большой. В два или три раза больше того, что мы видели. Это не то, что вылезло из горла Боба Стронга.
— А я говорю — это он, — настаивала Гвен. — Я знаю. Он вырос, пусть и за такое короткое время. Я могу сказать это по тому, как это существо смотрело на меня. И как она на меня смотрела.
— Саския Харден, — Оуэн выплюнул это имя, словно сгусток мокроты. — Я никогда не встречался с ней, но уже начинаю ненавидеть эту суку. — Он закашлялся, деликатно отвернувшись от Гвен. Когда он снова повернулся к ней, его лицо было серым, а глаза покраснели и слезились. — Давай, — хрипло сказал он. — Пойдём. Всё-таки сначала нужно оградить это место.
Оуэн взял из машины ограничительную ленту и натянул её перед входной дверью дома Стронга в качестве ограждения, пока Гвен звонила в полицию, чтобы они установили кордон вокруг этой территории. Она была не в настроении, чтобы отвечать на вопросы, которые ей задавали, поэтому резко пресекала любые подобные попытки со стороны полиции, пользуясь своим служебным положением. Власть, которую Торчвуд дал ей, обычно вызывала у неё тайное волнение, однако в данный момент она чувствовала себя тошнотворно.
Ещё хуже стало, когда молодая женщина-полицейский на другом конце провода закашлялась, а потом начала извиняться.
— Простите, — сказала она. — Наверно, это грипп. Думаю, мы все от этого страдаем… Говорят, что здесь не из-за чего волноваться, но на самом деле нам не сообщают всей правды. Я видела репортажи по телевизору, как и все остальные. Конечно, мы обеспокоены, а они чего ожидали?