«Не так живём, не так живём, не так живём» — и в этом только наша вина, за это нам и наказание.
Плоха наша наука — гора ненужных сведений и прямых обманов.
Плохо наше искусство — набор развлекательных или развращающих пустяков.
Ужасно наше общество — тюрьма, охраняющая штыками и виселицами грех неравенства.
Чудовищна наша религия — сознательное и корыстное извращение Слова Божия.
Бог — это Добро. Лев Толстой был идолопоклонником добра. Понятно, что, с точки зрения Добра, безразлично, вращается ли Земля вокруг Солнца или Солнце вокруг Земли, — значит «долой науку». Понятно, что искусство, не служащее Добру, подлежит строжайшему осуждению. А уж все человеческие законы и государственные учреждения есть просто апофеоз не-Добра и бесчеловечности.
Бог создал вас наделёнными всем необходимым для счастья, дал вам заповеди жизни, но вы не хотите исполнять их и за это расплачиваетесь. А то, что заповеди исполнимы, я докажу вам на собственном примере. Но оказывается, что мало отказаться от собственности, от привилегий, от насилия и мясоедства. Надо ещё научиться полюбить нелюбимых и разлюбить любимых. Ибо стоит допустить индивидуальную, избирательную любовь, и в жизнь вторгнется не-Добро — страдание тех, кого не любят.
Так же, как Добро, Толстой боготворил Правду. Служа идолу Правды, он дал своей восемнадцатилетней невесте читать его холостяцкий дневник. И она, несмотря на испытанный шок, не убежала, не повесилась, а приняла этот способ псевдочестных отношений: давать друг другу читать все дневниковые записи и все личные письма. Из книги Жданова мне стало очевидно, что именно бурлящий мир эмоций Софьи Андреевны, отражённый в её дневниках и письмах, стал для кита Толстого тем питательным планктоном, которым наполнилось его творчество зрелой поры. Это у Софьи Андреевны он научился верить — придавать значение — каждому мимолётному порыву сердца, каждой вспышке надежды, страха, любви и не испепелять их полицейско-рациональным вопросом: «Настоящее или нет?» Недаром начало работы над «Войной и миром» совпадает по дате с женитьбой — 1862 год.
Другое «открытие»: я впервые понял, как горячи были чувства Льва Николаевича к младшей сестре Софьи Андреевны, Татьяне, ставшей прототипом Наташи Ростовой. Биографы выдвигают на первый план роман Татьяны с братом Толстого, Сергеем Николаевичем, из-за которого она даже пыталась отравиться, когда узнала, что тот уже давно живёт с цыганкой из хора и имеет от неё четверых детей. Но в письмах и дневниках рассыпано так много ярких примет взаимного увлечения «Лёвочки и Танюши», включая ревнивые признания Софьи Андреевны, что усомниться в полыхавшем костре невозможно. Недаром Толстой позволил своей любимой героине, обручённой с князем Андреем, поддаться обольщениям Анатоля Курагина.