Такая игра действительно была рискованной — причем не только во внешнеполитическом, но и во внутриполитическом отношении. Любое приграничное сообщество легко приобретало вкус к самостоятельному ведению внешней политики и становилось настоящим «государством в государстве», что нередко выливалось в открытые мятежи против правителя. Такой разворот событий пришлось испытать и Крымскому Юрту с буджакцами, и Речпосполитой с казаками. Когда это происходило, обе державы не жалели ни сил, ни крови, чтобы привести подданных к полному повиновению, и сходство событий, разворачивавшихся тогда по обе стороны польско-крымской границы, выглядело просто поразительным. Отправка королевских отрядов для вытеснения казаков с Запорожья — и переселение буджакцев под надзор хана, казни вожаков казацких восстаний — и истребление мятежных степных мирз: в основе всех этих событий лежали весьма схожие мотивы.
В скором времени приграничные сообщества приобрели в международных отношениях региона такой вес, что правительствам все чаще доводилось, уже ничуть не лукавя, отказываться от какой-либо ответственности за их самовольные действия, а соседние державы начали заключать с ними договоры, словно с отдельными государствами. Наиболее показательным примером тут служат, несомненно, первые военные альянсы правителей Крымского Юрта с украинскими казаками, что стало еще одним новым явлением в отношениях государств Восточной Европы.
Выше уже говорилось о причинах трений, существовавших между крымским и османским дворами. Главным камнем преткновения в отношениях между ними был вопрос о границах полномочий османских падишахов в выборе ханских кандидатур. На протяжении всей предшествующей истории Крымского Юрта его правители упорно стремились ввести прямое наследование трона от отца к сыну (вместо ордынской сложной системы преемства от брата к брату) — однако постоянно сталкивались здесь с сопротивлением как собственной знати, апеллировавшей к чингизидским обычаям, так и османских султанов, предпочитавших назначать и смещать ханов по собственному усмотрению. В результате этого в среде крымских правителей уже довольно давно проявилось стремление ослабить зависимость Крымского Юрта от Османской империи. Это нельзя, впрочем, понимать как намерение полностью порвать политические отношения с Турцией. Речь шла, максимум, о возвращении того порядка вещей, что бытовал век назад, когда Гераи признавали формальное верховенство Османов, а те не вмешивались в вопросы крымского престолонаследия. События прошлых лет, когда Стамбулу доводилось свергать ханов с применением военной силы, породили среди представителей ханской династии возмущение подобным попранием их древних прав. Потому неудивительно, что наиболее решительное выступление против османского верховенства было поднято Мехмедом III и Шахином Гераями — представителями семейства, которое являлось прямыми наследниками прежних ханов, но по воле Стамбула было насильственно отстранено от власти в пользу другой ветви рода Гераев.