— Сын растет! Жена пишет раз в месяц, сколько прибавил, я прихожу к Хомутову, и мы с ним по линейке отмеряем… Сидим с ним, выпиваем, и так, бывает, сердце защемит…
Людмила все еще не могла поверить.
— Так вы нашли наконец свои вещи? — вмешался Гареев.
— Нет, не нашла.
Она поймала свое отражение в зеркале. Лицо было залито меловой бледностью.
— Спасибо, я не хочу больше ничего искать, — проговорила она и вышла.
Уланов нагнал ее на улице, попытался спросить о чем-то, но она опередила его.
— Он здесь!
— Что такое? — не понял Уланов.
— Павел здесь. Только вы не говорите никому, что я это сказала. Хорошо?
— Начнем с самого начала, — предложил Сулеми. — Первый день — вы помните? Президент приветствует народ с трибуны.
Хомутов кивнул.
— Этот жест у меня получается даже лучше, чем у товарища Фархада, — усмехнулся он.
— Лучше не требуется, — парировал Сулеми. — Вы хотели знать, что президент при этом чувствует. Очевидно, что он — отец нации, лидер прогрессивного движения. На нем лежит высочайшая ответственность…
— Прямо как из передовицы, честное слово, — заметил в сердцах Хомутов.
— Что вы имеете в виду?
— Ничего, — буркнул Хомутов. — Мне всегда казалось, что чувства президента должны быть несколько иными.
— Какими же?
— У нас это называют чувством глубокого удовлетворения.
— Не совсем понимаю, — признался Сулеми.
— Это когда все по фигу, на все наплевать, но вслух об этом говорить не принято, да и незачем. Кто там толпится перед трибуной? Людишки, мелкая сволочь, их там тьма-тьмущая. Что ж, сделаем им ручкой, вот так, чтобы они думали, что вождь рад каждому из них, любит и ценит только его.
Сулеми, слушая собеседника, вспомнил, как однажды ехал вместе с Фархадом по хедарским улицам, и президент, задумчиво глядя в окно, неожиданно сказал:
— Ты никогда не задумывался о природе людей, Сулеми? Они словно стадо овец, беспомощное без своего пастуха. Они в нем нуждаются, понимаешь? Им без него не выжить.
Стряхнув воспоминание, Сулеми сказал Хомутову.
— Вряд ли разумно относиться к людям столь высокомерно.
— Это почему же?
— Из людей состоит народ, а народ не может быть унижен.
Хомутов неожиданно рассмеялся. Сулеми вопросительно взглянул на него.
— Вы сейчас со мной полемизируете? — поинтересовался Хомутов. — Или с президентом Фархадом?
— С вами. — Сулеми казался озадаченным.
— Так будьте откровеннее, черт возьми! Я должен знать истинного Фархада, а не того, который прячется под парадным лаком. О народе — ведь верно?
— Иногда у президента случаются подобные высказывания, — с усилием отвечал Сулеми. — Но его можно понять. Он человек исключительных дарований, каких немного на этой земле…