— Куда ходили-то?
— На колодезь пустынника дальний ей захотелось, на тот, что под лесом казенным.
— В глушь самую?
— Я житие ей пустынника сказывал, а она на травку села и говорит мне, — слышу я плохо, Васенька, сядь поближе, касатик мой. Я ей рассказываю про пустынника, а она — и ну целовать мои руки, я говорю — недостоин этого, а она — ты человек божий, благодать в тебе… Ножки твои поцеловать нужно мне, грешной, откровение господь посылает мне через тебя, Васенька, благодать божию.
— Чего ей от тебя нужно-то было?
— Не знаю, Николушка, чего ей нужно было, — не она ведь была — бес меня водил по лесу, — беса потешил я. Ножки, говорит, поцелую твои, а сама, — через тебя благодать на меня прольется всевышнего, — а сама — Евстафия-то эта — и полезла в портки ко мне — испугала меня до смерти, затрясся я с испугу, убежал даже, а она как заплачет, глядеть на нее жалко стало, а все бес проклятый, а плачет-то — трясется вся, — блаженного жития ты, говорит, лишаешь меня напрасно, бог тебе судия будет!.. Дай ты еще мне лампадник один, Николаша, — дашь лампадник?
— Евстафия-то куда ж делась?
— Пропала, Николушка, сразу пропала, — как я побежал от нее, так и пропала, — вернулся потом поглядеть — пропала, только травка примята осталась, убежала она в глушь самую.
— Ну, моя, брат, Евстафия не пропадет теперь!
— А ты ее видел, в лесу видел, что ли?.. Я не пойду от тебя теперь, а то в келию еще ко мне заберется утопшая. Я ж ее после искал, по всему лесу ходил, все закоулки обегал, до болота самого добегал, — поглядел на него, а там, — яма, провалина черная… померещилось может — правда, Евстафия там была, из провалины плач до меня слышался — так и хотелось глянуть туда, так и хотелось, да я закрестил место поганое. Сразу и плач притих, и яма пропала, а все бес, все он искушает меня, — боюсь я его, паскудника гаденького, бегает он за мною за ряску цепляется, — я не пойду от тебя, Николушка как хочешь, а не пойду от тебя, не гони только, а то опять придет ночью Евстафия, опять искушение на меня напустит — не гони, не гони, Николушка!
— А моя, брат, у вечерни была сегодня!
— Ты б закрестил ее, они ведь креста боятся, — ты б закрестил — слышишь, Николушка!
— Поцеловать ее надо, а крест не поможет мне.
— Дьяволицу-то целовать, Николушка?!
— Да не дьявола, а Феничку Гракину, — видел? Сам же сказал про нее.
— Феничку изгони веничком, веничком…
— Ты, Васька, как лизнешь из лампадки, так совсем идиотом становишься, — ты бы сходил к фельдшеру. Конец тебе скоро, Вася, — скоро конец, а ложки твои, брат хорошие, — без ложек ты оставишь меня.