— С чего же я начну говорить с ней? Ай сразу, что ль?
— Тебя-то учить с чего начинать?!. Да хоть бы с того — разукрась ей житье прежнее и о будущем воспари ввысь, а потом и вали — выкладывай. А Галкиной этой — тебя замануть только, поводить за нос, а там и — свищи — лови, когда след простынет — уедут, и Фенички не видать.
— А правду ты говоришь? По-честному?!
— Я тебя, Николай, тож спрошу… Друг ты мне или нет?! Коли друг — верить должен. Ты не смотри что подрались мы, мало ли что бывает между приятелями… Лютость во мне говорила, взревновал я — уступить не хотел. Как другу тебе говорю, к самой ты ступай.
До плеча дотронулся даже, в глаза ему заглянул глазами окаменевшими, и поверил ему Николай. Караулить стал Антонину Кирилловну — два дня бегал: то в скит, то к елке царственной, то на дальний колодезь основателя пустыни, то на пустыньку — во все места, куда дачники ходили прогуливаться, на трапезу не ходил, на братию не глядел. Обманывался сколько раз, покажете ему — идет Гракина, между сосен не распознать сразу и давай бежать напрямик — потом остановится и зашагает к ней, подходить станет, раздосадует и опять назад.
Два дня ходил — отыскивал, и два дня тревожился о мечтах своих, — боялся, что уплывут от него капиталы Гракинские вместе с Феничкой, уж очень пожить ему захотелось, деньжонок скопить — к своим двугривенничкам прибавить да и в банк — процентики получать, и не на Гракинские капиталы — на Предтечинские, не бегать за ними, как за ложками — сами к тебе пожалуют с уважением да с почетом.
Один раз побежал после трапезы на пустыньку глянуть — нет ли,
— через Свинь по лавам с полотенчиком идет Гракина — прохлаждается, искупавшись.
Разулыбалась ему издали.
— К нам отчего не заходите, отец Николай?
Сама начала первая.
— Погулять бы куда нас сводили…
— Хотел я, было, Антонина Кирилловна, об одном деле поговорить с вами.
Сразу начал Николка — решился.
— Не поспею сказать, назад бы немножко вернуться… а мне бы хотелось сейчас, а то в другой раз не решусь я…
Нахмурился Николай, точно слова изнутри выжимал каменные.
В закатник дубовый повернули, насторожилась Гракина будто предчувствовала — пытливо ему в глаза заглядывала.
— Я как матери вам, как на духу — до капельки. Мать-то в гробу лежит и отца нету — сказать некому, так я вам. Из духовного я: деды, прадеды — протопопами благочиннили, а мой-то родитель — в бедности, горели два раза, оправиться не могли, тут и мать померла…
Задумался Николай, сломал ветку сухую, обламывал, сучки обгрызал и остановился, запутался, не знал, какие слова подобрать; точно суковинки изо рта сплевывал, точно они ему говорить мешали.