— Так ты еще тут разговаривать?!
И точно мысль промелькнула, родилась идея у инженера Дракина.
— Феня, пойди позвони в контору, все равно кого.
Николай глухо и зло:
— Пойду я…
— Никуда не пойдешь. Сядь в кресло. Ну?!
Правым углом рта говорил, дымя беспрерывно трубкою.
Какому-то счетоводу вбежавшему, коротко:
— Послать понадежнее двух трепачей сюда, живо!
Те самые и оказались надежными, что в чайной на смех подняли, один-то из них еще на дворе Николая признал и за ворота выставил.
— Вот этого на вокзал отвезти, билет ему взять и отвезти в монастырь (в пустынь), игумену сдать на руки. Понимаете?.. Да чтоб!.. Письмо ему от меня передать это.
Трепальщикам письмо передал и на проезд деньги.
И зло, и беспомощно жалко закричал Николай фистулой, срываясь:
— А ты, а ты не жена больше, проклинаю тебя, проклинаю! Гадина ты! Ребенка моего скинула, теперь знаю я, зачем в Питер ездила. Потаскухой быть хочешь!
И уже не к инженеру Кирилл Кириллычу, в том же тоне, захлебываясь, обратился, а к мужикам-трепальщикам, порываясь бежать к двери:
— Что я разбойник какой, грабитель, с провожатыми, с полицией меня провожать, я ведь хотел по-честному, — когда целовал ее — говорила, что любит, в лесу говорила, бог слышал, и ребеночка сама хотела, никому не верьте, что я хотел, она, она его выпросила, а потом убила его, слышите — сама убила, а вот этот помог, черт помог, сатана этот! Я и сам уйду!..
Все это скороговоркой, с выкриком, до истерики, и когда Кирилл Кириллыч молча мужикам показал на него — набросился, почти с плачем, растерянно:
— Да я квартиру снял в городе…
— Квартиру?..
— Вперед заплатил, имущество мое там, нельзя же так — потратился я на поездку, за квартиру, хоть вещи-то взять, одежду.
И, точно боясь испачкаться, выхватил из бумажника Кирилл Кириллыч сотенную и швырнул ее, смятую, Николаю.
— Без разговоров на вокзал ведите, а будет безобразничать по дороге — поучите его.
Потом к Николаю:
— А ты смотри у меня, в Соловки запрячу. Ну, марш!
И к мужикам опять:
— Да чтоб ни гу-гу, — слышите?
— Ето мы понимаем… Спокойны будьте!.. Ну-ка, отец, пойдем!
Под руки взяли, порывался из кармана скуфейку достать и рукой дергал.
Проклинать начал Феничку, вскочила, отбежала к двери и, точно цепляясь за что, к притолке прислонилась и ладонями оперлась, тяжело дыша, и закаменела, откинув назад голову, расширенными глазами, стекловидными, глядела куда-то в стену.
Уходя, закричал ей в прихожей:
— Проклинаю тебя! Проклятая!
И этот крик, дикий, разбудил в ней смех всхлипывающий, закатистый.
Кирилл Кириллыч, точно вспомнив что, быстро пошел в прихожую и по лестнице вниз крикнул: