И не жалость, а ласка да любовь женская родила в сердце слова Афонькины:
— Я тебя люблю, Машенька!
— А ее — тоже любишь?..
— И ее люблю.
— Как же так, сразу двух?!.
— Обеих люблю за любовь вашу. Она ведь сама осталась в бане,
— может, за тем и пришла тогда тебя спасти. А тебя — отдыхаю с тобой, — может, в первый раз только и отдыхаю сегодня, Машенька, — близкая ты…
Искренно говорил, оттого и искренно, что и в самом деле — мучался с Дунькою любовью ее и оттолкнуть боялся, не выдержал — взял, и победила любовь девья, а с хозяйкою — не любя, отдыхал и только сейчас понял, что она любит его, только сам-то он не любил ее никогда, — оттого и казалось, что и она не любит, а ублажается только; а слезы ее отогрели сердце ласкою — про двух говорил с чистым сердцем, а в душе мысленно сияла звезда Вифлеемская — Феничка. И на другую, и на третью ночь, как и в первую. Сама не своя Дунька ходит, на хозяйку шипит змеею, на Афанасия не глядит, а в спальню войдет к Марье Карповне — колотится сердце, стоят перед глазами гранатки с жемчугом и не украсть хочется, а отомстить за Афоньку барыне. И опять не выдержала — достала из ларчика и не примеривала, а прямо в карман сунула и опять вечером принесла к Афоньке.
— Чтой-то она тебе?.. И в другой раз позовет — идти придется, ничего не поделаешь, видно.
Опять к вещицам Николкиным положил в рубашку.
Дело к осени — беспокоиться стал Касьян Парменыч, то и дело спрашивает:
— Ну, как, уговорились, что ли?
— Уговорились, Касьян Парменыч, на той неделе должно дам задаток.
— За сколько ж?..
— Просил двадцать, за пять торгуемся, а под конец и за тысячу, зато расходу четыре сделано — пятьсот Лосеву, при свидетелях — верней.
Получил на задаток, в сентябре обещал несчастье на фабрике; надеялся — хозяин опять в уезд за лошадьми, а он за ключиком, и до приезда еще на волю вольную. Сам еще не знал, что с векселем сделает.
Перед самым отъездом собрался старик в гости с хозяйкою, а гости-то званые — на Успение, и попросил старик побрякушки одеть, лицом в грязь не ударить перед другими купчихами. Стала она собираться… Застегнула ей на шелках Дунька кнопки, полезла в комод за ларчиком — ни сережек любимых с подвесками, ни гранаток… Взглянула на Дуньку — скраснела та…
— Ты взяла, говори?!
— Что, Марья Карповна?
— Сережки с гранатами…
— Не брала я, зачем они мне!..
— Приду из гостей, чтоб были, а то иначе с тобой разговаривать буду.
Не струсила девка, в глаза про Афоньку ей:
— Не брала я, может Афанасий, — он и ночует с вами, и все ваши порядки знает, — небось, сами дели куда, а на меня говорите. Хоть и хозяину скажите, что украла — молчать не буду, все расскажу по совести, что я вам — служу сколько лет — не знаете, что ли?..