Джейсон аж руками всплеснул. Он совершенно забыл попросить таксиста подождать его! На чем теперь возвращаться в город? А, ладно, как-нибудь! И Джейсон вошел в ржавую калиточку металлического забора, опоясавшего приют последнего упокоения.
Погост тонул в зелени — это сразу насторожило человека, привыкшего к чинной размеренности австралийских ухоженных кладбищ. Джейсону сделалось даже как-то не по себе при мысли, что придется войти одному в эти таинственные и пугающие заросли.
«Да почему одному? — попытался приободриться он. — Возьму с собой сторожа. Укажет мне номер Сониной могилы, проводит туда…»
Сторожем оказался не чиновник в приличной черной паре и с прилично-унылым выражением лица, а маленький разбитной старикашка с выцветшими, но очень веселыми глазами, которые еще больше повеселели при виде Джейсона.
— Заходи, добрый человек! — завопил он, широким жестом осеняя колченогий стол, покрытый газетой, на которой в живописном беспорядке были набросаны селедочные тушки, ломти белого ноздреватого хлеба, дымилась нечищеная картошка в невероятно грязной кастрюле и громоздилась большая, нарядная бутылка водки по имени «Гжелка», весьма и весьма уважаемой Джейсоном. — Заходи, садись. Вишь, каков ассортимент? Нашел нынче поутру на могилках бутылочку — видать, те мужики забыли, у которых тут вчера машинку раскурочили. Закусочку, картошечку спроворил, а чокнуться не с кем. Ваши-то спят еще. Одному-то пить неспособно, да и для здоровья, говорят, не полезно.
Услыхав про «ваших», которые еще спят, Джейсон понял, что старик принял его за кого-то другого. Но объясниться не успел: в руках у него оказался маленький граненый стаканчик, нежно называемый стопариком, и вилка с насаженной на нее лиловато-белесой селедочной молокою.
— Ну, родимый… — скорбно провозгласил сторож, приподымаясь со стула, — царство небесное!
Как бы ни отдалился Джейсон Полякофф от родимых российских корней, при этих священных словах какие-то струны затрепетали в его душе и заставили принять рюмку, вилку, а потом проглотить водку, зажевав ее жирной, слабосоленой, удивительно вкусной молокою.
— Картохи отведывай, — любезно предложил хозяин. — Да не лупи ее, прямо в мундире лопай, это, говорят, располезней некуда. И селедочку, селедочку бери еще. Нет, погоди. Давай по второй. Чтоб земля, значит, пухом…
Джейсон повиновался. Он последнее время почти не ел картофеля, а уж когда пробовал картошку в мундире, и вовсе не мог припомнить. Однако после второго стопарика у него пробудился натурально волчий аппетит, и Джейсон принялся за еду, решив сначала чуть подкрепиться, а уж потом спрашивать у старика относительно захоронения Сони Богдановой.