Жить в Нескучном стало отчаянно и одиноко, никаких известий, никакой связи с миром. Между большими городами хотя бы ходили поезда, и мы с мамой решили переехать в Харьков.
Перебрались, как я уже вспоминала, среди зимы, устроились в трех комнатах в чужой квартире, так что переходить к «удобствам» и на кухню приходилось через хозяйскую гостиную. Морозы стояли адские, а комнаты оказались такие, что, сколько печи ни топи, все тепло улетало в трубу.
И вот приехала одна женщина из Москвы и передала весть от Бори, что он зовет меня к себе. В феврале минувшего года я поехала к нему, пожила месяц, а когда собралась возвращаться к детям и маме, он решил отправиться со мной, чтобы с ребятишками повидаться. Пожил с нами немного… а надо уже уезжать! Ему до болезненности не хотелось расставаться с нами, стал хлопотать, чтобы получить здесь место… Он прихварывал — невроз сердца. Запасся докторскими свидетельствами, что надо сменить климат, отправился со всем этим в Москву, чтобы сдать кому-нибудь там свою работу, но так изнервничался, так ему не хотелось нас покидать, что, доехав до Белгорода, он не выдержал и вернулся обратно в воинском поезде, где, как известно, самая зараза сыпного тифа.
Никто не ждал беды, я была так счастлива обнять его, никак мы не могли нацеловаться, словно на всю оставшуюся жизнь хотелось набраться поцелуев и ласк…
Спустя около двух недель, а точнее — через двенадцать дней Боречка мой захворал тифом и на пятый день умер от паралича сердца. Это было ужасно… Агония продолжалась пять минут: вот только что он говорил с нами, и не думал никто, что через миг его не станет. Страшно вспоминать, что это было: рыдания детей, мама почти без сознания, а у меня даже слез почти не было, только пыталась до него докричаться, дозваться его, поцелуями разбудить, но потом в голове словно бы голос чей-то прозвучал: «Против смерти не встанешь!» — и вспомнила я берег реки и попытки оживить утопленницу…
Если бы я могла умереть в то мгновение! Если бы могла броситься в его могилу, как та девушка из воспоминаний арабского путешественника, которая взошла на погребальный костер своего возлюбленного господина! Я не осталась бы с Борей и после смерти, понимаю, ведь это самоубийство, грех, мне была бы прямая дорога в ад, а ему в рай, но я хотя бы успела крикнуть ему, как я его обожаю…
* * *
Город Горький Ане сразу понравился, несмотря на свое идиотское название. Видимо, тот, кто придумал так переименовать Нижний Новгород, отличался патологической ненавистью к русским людям. Сама Волга против Амура смотрелась тоже не больно-то, но, в общем, ничего, приятная река. Полки в магазинах были так же пусты, как и по всей стране, однако Диме полагался приличный паек, как всем работавшим в «ящиках», и на этот счет Ане беспокоиться не следовало.