— Значит, так… Никакого суда я затевать не буду. Разойдемся полюбовно, так и быть. Вы мне дадите еще тысячу долларов рублей — в возмещение моих расходов на Ковальчук и на дорогу. Это во-первых. Дальше! Вы обязуетесь выплачивать мне ежемесячно определенную сумму, ну, скажем, долларов сто. Как-нибудь мы проживем, тем паче если деньги на книжке будут лежать и давать проценты.
«Мы проживем! — Эти слова болезненно забились в Аниной голове вместе с толчками крови. — «Мы»! Ирка с дочками. А мы, мы с Димой, платить за то, чтобы Ирка не подавала в суд. Ведь о втором экземпляре письма Ковальчук она молчит. Значит, собирается держать у себя — как такой моральный хлыстик. Чуть только Литвиновы замешкаются с выдачей очередной «зарплаты» — тут же Ирка помашет хлыстиком. Забыть об этом она не даст нам никогда. Продут годы, мы постареем. Два одиноких, бездетных старика будут содержать Ирку. Потому что детей мы усыновить больше не сможем, просто не на что…»
И вдруг Аня ощутила себя маленьким глупым мышонком, с которым играет сытая, жирная, беспощадная кошка. Рядом слабо вздыхал еще один такой же загнанный мышонок — Дима. А кошкой — белой, ленивой, наглой — была Ирка. У ее безобразно-пышных сисек тихонько сопел хорошенький котеночек, которому спустя некоторое время предстоит стать такой же гадкой кошкой, — Сонька. У Лидочки черты еще младенчески-расплывчаты, а у Соньки уже сейчас проглядывает опасное сходство с матерью.
— Как же ты говоришь, что не собираешься подавать в суд, Ира? — спросила Аня безжизненно. — Ведь в метриках девочек значимся родителями мы. А чтобы переписать метрики, чтоб тебя их матерью назвать, надо обо всем заявить… Но только знай, — попыталась Аня сохранить остатки гордости, — упечешь нас за решетку — никто тебе тогда платить за дочек не будет!
— Думаете, я этого не понимаю? — хитренько усмехнулась Ирка. — Отлично понимаю. Поэтому я не собираюсь переписывать никаких метрик. Вы по-прежнему будете значиться родителями, но только значиться, понимаете? А почему вы все время говорите: «девочек», «дочек», «их»? — широко раскрыла свои невероятные глазищи Ирина. — Я не собираюсь забирать у вас обеих девочек. Мне с ними и не справиться. Да и вам с близняшками тяжело, я прекрасно понимаю. Речь идет только об одной девочке!
Дима вскинулся на стуле, словно его шилом в бок пихнули:
— Не всех заберешь? Не обеих? Только одну? А которую?
Аня медленно приподняла голову. Она еще не могла позволить себе обрадоваться. Надежда могла взлететь самоцветным, радужным шариком — и тут же лопнуть, как мыльный пузырь. Если Ирка скажет — Лидочку, это совершенно все равно, что она скажет — обеих. Даже лучше, если она заберет тогда обеих. Потому что смотреть все время на Соньку — и искать в ее чертах Лидочкино ненаглядное личико, видеть Сонькины недостатки (а у нее, можно не сомневаться, будут одни сплошные недостатки!) — и думать о Лидочкиных достоинствах, — это будет не жизнь, а пытка. Вечная тоска о несбывшейся мечте.