— Ладно, не психуй, — бросил Серый. — Знал, на что шел, — чего теперь детсадника из себя корчишь? Давай быстренько ноги отсюда делать, понял?
Рыжий, шныряя глазами по комнате, нервно тер руками горло, словно Серый душил именно его, а не девушку.
— Понял, — наконец прошептал он и послушно пошел было в коридор — почему-то на цыпочках, высоко поднимая ноги, — как вдруг шатнулся к стене, услыхав мощный удар в дверь.
Из дневника З.С., Харьков, 1920 год
Борькин дом стоял на противоположном берегу Муромки, недалеко от нашего Нескучного. Я так любила Нескучное, что даже представить себе жизни без него не могла. Мы сроднились с этим домом, с этим садом, с этим воздухом. И Борис был как бы частью всего этого — невыразимо родной и в то же время не такой, как, например, остальные кузены или братья. Он был знакомым до каждого вздоха — и в то же время другим, таинственным. Чувствовала я себя с ним и спокойно, и тревожно. Я ведь выросла в деревне и не отворачивалась смущенно, когда видела, как петух вскакивает на курицу, кобель лезет на сучку, как бык покрывает корову — это была повседневность, обыденность. А деревенские девки? Я с ними дружила, они разрешали мне рисовать себя и не жеманились, когда болтали о жизни, о любви, о том, что происходит между парнями и девками после вечорок, между мужиками и бабами по ночам. Некоторые мои подруги уже замуж повыходили и тоже рассказывали, как это все случается между супругами. И я знала, что это случится между нами с Борей, когда мы поженимся. Это меня страшно волновало, я это представляла себе, во сне иногда видела… такие смутные, мутные бывали сны! Но вот что удивительно: как ни пыталась я представить на месте Борьки кого-то другого, ну, не знаю, кого-то из знакомых гимназистов или студентов, — никак не получалось. Это было стыдно и смешно. И противно. Стоило же о Борьке подумать — все, в голове туман, в теле какие-то такие ощущения… Не то постыдные, не то романтические. В общем, правильно он говорил, что мы были созданы друг для друга!
Теперь я все это довольно связно могу изложить, а тогда, в те дни, когда мы были просто влюбленными, мы жили как в чаду. Помню тот день в мае: мы сорвали первые ветки вишни и черемухи, и знали, что скоро весь сад будет белый и душистый: за эту ночь (шел теплый дождичек) весь он оделся в зелень, и луга сделались усеяны цветами, а поля стояли ярко-зеленые, всходы чудные! Вот эти первые ветки вишни и черемухи — было наше тогдашнее состояние, а сад, который вскоре станет белым и душистым, — это наше будущее, которого мы ждали с таким нетерпением.