Словом, моя жизнь состояла из двух раздирающих чувств: любви к Борису — и раздражения против моего бессмысленного существования как личности, как художницы.
Какое счастье, что Борис меня понимал! Понимал так хорошо, что сам предложил мне ехать в Париж, не дожидаясь, пока он закончит курс. Разумеется, одну он меня никуда бы не отпустил: меня сопровождала мама, которая Борьку просто обожала, да и он ее любил как родную.
Итак, не откладывая в долгий ящик, мы собрались с мамой и уехали в Париж. Шиковать особенно было нам не на что, поэтому путешествовали, экономя на всем, а уже в Париже поселились в отеле очень дешевом, где в номере стоял до того крошечный стол, что я там едва помещалась со своими альбомами и карандашами да красками, а маме места вовсе не было. Впрочем, для нас и это было дорого, мы знали, что квартиру снять дешевле и первые три дня только и делали, что ходили и ее искали (под дождем!), возвращаясь в отель поздно вечером.
И вот наконец нашли — недалеко от Монмартра. Повесили лампу, поставили для меня большой стол… Удобно было также то, что Академия де ля Гранд Шомьер, куда я хотела ходить на уроки, находилась рядом.
Штудии выходили дороговатые — 46 франков, занятия шли с восьми утра до двенадцати, от пяти вечера и до семи. Не сказать, что я была ими довольна. Правда, часов для рисования здесь было больше, чем у Браза, но системы рисования никакой. Профессора (Симон и Доше) приходили только два раза в неделю, обойдут всех наскоро — и конец. Уровень знаний был очень средний, но класс croquis[7] мне нравился.
Конечно, я таскалась на всевозможные выставки, ведь Париж бурлил от наступления нового. Уже Мане и Моне, Сислея, Дега, который меня особенно привлекал и восхищал, вообще всех импрессионистов готовы были сдать в архив, но современные течения в живописи меня, скорее, отталкивали, чем привлекали. К постимпрессионистам — Гогену, Ван Гогу, Сезанну — мое отношение было двойственным, но «фовисты»[8] — Матисс, Дерен, Руо, Марке, Фламинк — казались ужасными и уродливыми.
* * *
Ирка все Анины мучения и Димины метания, конечно же, отлично знала и понимала. Да такая прирожденная блудница, как она, трепет мужчины через стенку ощутит, а ведь жена, как известно, не стена, отодвинется. Но Ирина надеялась зря — Аня не собиралась отодвигаться и эти прогулки не отменяла ни под каким предлогом, даже если поднималась температура или прихватывало сердце. Кстати, именно тогда у нее начало болеть сердце — все сильнее и сильнее. Но и кое-какую пользу принесли эти прогулки — Аня научилась держать себя в руках и не поддаваться на провокации. А уж Ирка была на такие провокации великим мастером…