Она засмеялась и постаралась обратить все в шутку, пусть и неудачную. Но не факт, что он поверил.
Она поняла, что дело плохо. Из памяти выпадали целые куски ее жизни.
Когда клиент ушел с бутылкой бренди в руках и подозрением в глазах, она всю ночь металась туда-сюда по коридору своей квартиры, думая, пугаясь и мучаясь. Постаралась понять, не побочный ли это эффект работы переживателя. Но она не знала других случаев, когда работа повлияла бы на переживателей именно таким образом.
Иногда, когда поздний час и усталость давали себя знать, она вдруг замечала, что ищет в квартире воспоминания, как будто стоит ей хорошенько посмотреть вокруг – и она поймет, что же от нее ускользнуло. А когда как-то раз под утро она поняла, что стоит согнувшись и ищет воспоминания под холодильником, – она осознала всю нелепость происходящего, потрясла головой и решила, что лучше ляжет спать, а утром подумает, что с этим делать.
Уснуть ей было нелегко. У всех нас есть свой шифр, и никто не может прочесть нас целиком, потому что все мы закодированы по-разному. Все, что происходит между друзьями и любимыми, – все это медленный процесс расшифровки другого, знак за знаком. Ей стало страшно: она не была готова утратить способность расшифровать саму себя.
Наутро она встала, оделась и вышла из дома – с определенным планом.
Купила целый ящик водки и несколько десятков маленьких бутылок воды. Сообщила всем постоянным клиентам и дилерам, что уходит в отпуск на неделю, и попросила не беспокоить. Освободила от вещей комнатку в конце коридора.
Целую неделю она создавала резервную копию своей жизни и записывала ее в бутылках водки. Сидя то на стуле, то на полу, восемь, девять, десять часов каждый день она сливала воспоминания в прозрачную жидкость и делила себя на бутылки по годам: на год жизни – по бутылке. Иногда, если год был особенно богат событиями, воспоминаний хватало на две или даже три бутылки.
Потом она сложила все бутылки в большие коробки, рассортировав по периодам: детство и юность, первые годы молодости, время, когда она работала переживательницей у Вольфа, и все остальные годы.
Закончив, она закрыла коробки, вышла из комнатки, долго-долго принимала ванну, а потом легла спать – и проспала до полудня. Измученному телу и усталой душе требовался отдых.
Иногда она заходила в эту комнатку и отпивала то из одной, то из другой бутылки. Напоминала себе о себе.
Иногда она шла туда, чтобы вспомнить о каком-то определенном событии, которое стерлось из ее памяти, а иногда выбирала бутылку случайно – чтобы усилить имеющиеся воспоминания. Но в последние два года было совсем туго: заходить в комнатку требовалось все чаще и чаще. Некоторые бутылки пустели быстрее, чем другие, и ей приходилось покупать еще водки, чтобы снова скопировать эти годы. Период как минимум в десять лет она помнила именно так: копия копии копии. Эти годы помнились ей неярко, как в тумане; как будто линии, которыми были очерчены события жизни той, кем она когда-то являлась, были растушеваны, как если бы размазали линии, начерченные угольным карандашом.