– Садитесь! – взмахнула руками Ида. – Кофе, чай?
– Ида! – Голос у Генриетты Дормидонтовны был сильным и звучным. – Подай к столу шампанское! Какая ночь! Вы не находите? – обратилась она ко всем. – Знаете! И она наклонилась к Анне, словно намереваясь поведать ей страшную тайну. – Питерские ночи особенные. В них есть надрыв, печаль и некая болезненная страстность… Как там у Гумилева…
При упоминании поэта Анна слегка вздрогнула.
Перед ночью северной, короткой —
И за нею зори, словно кровь, —
Подошла неслышною походкой,
Посмотрела на меня любовь.
Отравила взглядом и дыханьем,
Слаще роз дыханьем, и ушла
В белый май с его очарованьем,
В невские, слепые зеркала.
Шампанское разлили по бокалам.
– За что выпьем? – спросил профессор.
– За любовь! – воскликнула Ида. – Любовь к поэзии и любовь к любви…
– Очаровательный тост! – Анне показалось, что в голосе Александра Николаевича прозвучала ирония.
Она посмотрела на него, но тот был вполне серьезен.
Генриетта медленно пила шампанского из узкого бокала. По ее лицу растеклась блаженная улыбка.
– Прошу к столу, чем богаты, тем и рады. Конечно, хотелось бы более роскошный стол. Но ах и увы! – словно оправдываясь, произнесла Ида.
– Все нормально, Ида! – возразил профессор.
– Давно вы у нас не были, – в голосе Иды прозвучал явный упрек.
– Да. Давно, и разве мы не на «ты», Ида?
– И что вас привело сюда? С итальянских брегов? Вы стали как Максим Горький, наш буревестник, который писал о суровой России и пролетариате, а сам предпочитал проводить время в Италии в окружении прекрасных женщин.
– Работа, Идочка. Работа… Предложили преподавать в Италии. Кто бы от этого отказался? Только не я.
– А семья как?
– Семья – что? Живем, работаем, учимся, Леночка тоже преподает, сыновья уже большие. Один студент. Другой – работает…
– И не жалеете, профессор? – В голосе Иды прозвенела легкая печаль…
Он уткнулся в свой бокал.
– Еще шампанского, – подала голос Генриетта. – Гулять так гулять!
– Мама… Маман… – Между матерью и дочерью состоялась короткая пикировка на языке галлов.
– Генриетта – великолепная переводчица с французского, Ида – тоже, – объяснил Анне профессор.
– Пьем, пока не наступила ночь варваров! – торжественно провозгласила Генриетта.
– Мама, она уже давно наступила… просто многие этого не заметили.
Профессор задумчиво вертел бокал в руках.
– Я к вам по делу, Идочка.
– Я поняла, – с ее уст слетел не то вздох, не то легчайший свист.
– Вы, Генриетта Дормидонтовна, – обратился он к пожилой даме, – были знакомы с Идой Наппельбаум.
Та качнула головой.
– Верно. С ней была хорошо знакома моя покойная мать.