Но он не смог вспомнить ничего другого, кроме взаимной страсти и наслаждения. Не мог вспомнить, говорила ли она что-нибудь. Плохо. Очень, очень плохо.
— Однако получилось. Но это сейчас не имеет никакого значения. Как я и ожидала, ты опять обвиняешь во всем меня. Я хочу уйти. Это бессмысленный разговор.
Раффаэле повернул голову. Дверь была закрыта, однако сквозь стекло он заметил, как сотрудники любопытствуют, что у них происходит.
— Наш разговор имеет смысл. Закончим его в моем доме. Дай мне твою сумку.
— Ты что, с ума сошел?
— Передай мне сумку, и мы спокойно выйдем во двор, где припаркована моя машина. Я не собираюсь обсуждать мою частную жизнь на глазах у всех.
— Не думаю, что моя частная жизнь имеет к тебе хоть какое-то отношение.
— Имеет отношение, — прошипел он. — Когда ты собиралась мне рассказать? Никогда?
— Однако, — Коралл будто не слышала его, — если предпочитаешь, чтобы я закричала на всю комнату, что отец моего ребенка мешает мне уйти, я это сделаю.
«Отец моего ребенка». Раффа воспринял это как удар под дых.
— Не играй со мной, Коралл, — пригрозил он, глубоко дыша, чтобы успокоиться.
Ее кожа порозовела. В глазах мелькнули страх и напряжение.
— Ты думаешь, я играю в игры? С семейством Ди Висконти я наигралась на всю жизнь. Так что, если надеешься меня подчинить, сильно ошибаешься. — Она взяла папку со стола. — Я позвоню, когда буду готова поговорить.
— Ты не уйдешь, пока мы все не выясним.
— С чего ты решил, что я буду с тобой что-то выяснять?
Коралл демонстрировала полное неповиновение, сражалась с ним каждым словом, каждой частичкой тела.
— Будешь, потому что нам нужно решить проблему, и я не собираюсь от этого прятаться.
— Именно поэтому я не хочу ничего выяснять. Это не проблема, это ребенок!
Она положила руки на живот, обозначив его контуры, и он увидел, какой большой ребенок у нее внутри. Дитя, росшее столько месяцев, пока он жил своей жизнью.
— Мой ребенок! И я не позволю тебе или кому-либо еще говорить об этом как о проблеме. Это желанный ребенок. Я его хочу. И это единственное, что имеет значение.
— Говори тише!
— Не говори, что мне делать!
На ее щеках проступили красные пятна, она повысила голос. Он должен успокоить ее, пока она не наделала глупостей. Он уже видел ее вспыльчивый нрав.
— Ты сейчас не вполне владеешь собой, — произнес Раффа как можно спокойнее. — Я пытаюсь сказать, что готов выполнить свой долг. Сделать все правильно.
— Ну, прости, если я сделала неправильный вывод. У меня нет оснований думать иначе.
— Я тоже сделал выводы. Ты приходишь в мой журнал в поисках работы, нося моего ребенка. А оказывается, ты и не собиралась мне ничего рассказывать. О чем ты только думала?