Зона молчала, внимательно глядя не меня, словно ученый, изучающий невиданного ранее мутанта.
– Не понимаю я тебя, сталкер, – наконец проговорила она. – Почему ты всегда и всех просишь за других? Не пора ли о себе подумать?
– Чего уж тут думать? – невесело хмыкнул я. – Поздно думать-то. Помираю я, Зона. Если только уже не помер и ты со своими беседами есть не что иное, как посмертные глюки сдохшего мозга, что-то типа конвульсий. Последнего дрыганья напоследок.
– Нет, ты сегодня не умрешь, – покачала головой Зона. – Никогда никому должна не была и сейчас не собираюсь. А еще, человек, я вижу твое настоящее желание. И ты обретешь то, что заслужил…
Тьма становилась всё гуще, и в ней быстро тонуло светлое пятно, в котором еще можно было различить силуэт старухи, уходящей вдаль. Но продолжалось это недолго. Внезапно резкая боль в груди заставила меня невольно вскрикнуть…
И я услышал свой крик, которого не должно было быть. Не орут с развороченной грудью. Нечем, когда ребра сломаны, а лёгкие порваны их обломками в лоскуты. Но я орал от боли, одновременно пытаясь проморгаться, чтоб разогнать темень перед глазами. Которая, кстати, очень неохотно разгонялась. При этом я чувствовал, что кто-то или что-то со страшной силой давит мне на грудь, прямо под ключицами. Настолько сильно, что мне ничего не оставалось делать, как рубануть предплечьем, словно топором, по тому, что давило…
Получилось не очень.
Слабо получилось, я словно по стальной палке ударил. Но по крайней мере я понял, что у меня есть предплечье и, соответственно, остальное тело, которое умеет чувствовать боль. Которая, кстати, после моего удара отпустила.
– Как ты это сделал? – раздался слегка шепелявый голос над моей головой.
– Давление на точки ю-фу применяется при рефлекторной остановке дыхания, возникшей после сильного удара в грудь или солнечное сплетение, – ответил обычно невозмутимый голос, в котором я на этот раз с удивлением услышал тревогу.
– Опять ты… со своими точками, – прохрипел я – и закашлялся. Но на этот раз не кровью, а элементарно своими же собственными слюнями, которые натекли в пасть и сейчас попали в дыхательное горло.
Я кашлял надрывно и с удовольствием, осознавая, что жив и что вновь – пусть смутно пока – могу видеть Японца и уродливого ктулху, не мигая смотрящего на меня своими белыми глазками и озабоченно шевелящего ротовыми щупальцами. Удивительно. Разве я не умер? Своими же глазами видел, как меня разворотило тем тараном до самого позвоночника!
О чем я и спросил, прокашлявшись наконец и приподнимаясь на локте с бетонного холодного пола, на котором лежал.