— Филечка! Ничего себе… Сколько лет…
Много лет…
Сколько же лет мы не видались? Двадцать?
Я не любительница всевозможных ностальгических торжеств. Всяческие «встречи школьных друзей» меня раздражают, даже аккаунта в «Одноклассниках» у меня нет. Впрочем, социальные сети меня тоже раздражают. Так что — Жору Засватьева я не видела с выпускного.
Изменился…
Впрочем, я-то, наверное, тоже.
— Офигеть, какая ты стала, Филечка, — сказал Жора со странной интонацией. Я не поняла, удивлённой или восхищённой. — Туська, не лезь к Филе, испачкаешь… все лапы в говне… пардон.
— И какая же я? — сорвалось с языка.
— Шикарная и благополучная женщина, — констатировал Сват. Он поднял с земли собачку по имени Туська, крохотного пуделя из тех, что называются фруктовыми, потому что ростом с грушу, достал из кармана пачку бумажных салфеток, вытащил пару и принялся обтирать собачьи лапки. Пошарил взглядом в поисках урны. Не найдя, завернул грязные салфетки в чистую и сунул обратно в карман.
Я, значит, шикарная и благополучная женщина. А Сват ни в коем случае не подходит под определение «шикарный и благополучный мужчина». Как это странно…
Я предполагала, что девяностые не прошли даром нашему классу. Я знаю, что в девяностые умерли двое наших одноклассников, живших в моём дворе, и оба — дурной смертью: Андрюша Хорин был застрелен, говорят, конкурентом по бизнесу, Славик Нечаев спился и повесился. Моя школьная подружка, невесомый ангел Верочка, умерла от цирроза печени в тридцать два года, превратившись перед смертью в ночной кошмар, в живой скелет. Я не питала иллюзий.
Но меня почему-то сильно удивил Сват.
Лицом он, мне показалось, почти не изменился. В школе Сват напоминал мне Сэма Гэмджи перед тем, как отправиться в далёкое странствие — книжного, конечно, не киношного; сейчас он был похож на Сэма Гэмджи, видевшего, как к Ородруину слетели орлы. Мой Лёвушка показался бы младше Жоры лет на пять — хотя я знала, что Лёва старше на пять лет. У Свата было уставшее и какое-то отчаянное лицо, прицеливающийся взгляд, морщины и синяки под глазами. Чёлка поседела.
Одежда соответствовала лицу. Сват носил теперь варварскую кожаную куртку, потрескавшуюся на сгибах, но без износу, из толстенной шкуры какого-то дикого зверя, вроде мамонта, надёжную, как бронежилет, а к ней — камуфляжные штаны и тяжёлые ботинки.
Тем удивительнее была знакомая манера улыбаться. Люди, которых жизнь скручивает в бараний рог, обычно легко отучаются улыбаться, тем более — так лучезарно. И ещё — этот крохотный пудель.
— Жена подарила, — пояснил Сват, поймав мой взгляд.