Хорошо, что эти мысли он не прочёл, занятый пирожным и собачонкой. Чтобы он не успел до них докопаться, я торопливо спросила:
— А ты после армии в ментовку пошёл?
— А? Нет. После универа. После юрфака.
Я чуть не подавилась кофе.
— Ты…
— Ага, — Сват отломил ещё кусочек полоски, и собачка ловко его выхватила. — Хотел быть адвокатом, а работал следаком. Но потом выяснил, что мне надо быть опером на земле. Тут от меня пользы больше. Обстоятельства такие вышли — выяснилось.
— Знаешь, Сват, — сказала я, — ты — псих.
— Угу, — он отхлебнул кофе. — Вот и Лиза говорила. А уж родня моя просто на стенки кидалась. Я настоял, жёстко… с Лизой надо было помягче, не рассчитал.
— Зачем?
Сват задумался. Его куртка шевелилась на животе, и я поняла, что собачка наелась и теперь крутится, устраиваясь поудобнее, чтобы заснуть.
— Своим я не сказал, — проговорил Сват медленно. — И Лизе толком не сказал. Им просто знать было не надо. А вот тебе скажу.
— За что такое доверие? — я изрядно опешила.
— Это не доверие, — сказал Сват грустно. — Это… как газовый баллончик в сумочке. Может неожиданно пригодиться. А может, и нет. Хорошо бы, чтобы не пригодился. Понимаешь?
— Не понимаю.
Сват отставил чашку и вытащил пачку сигарет.
— Как думаешь, здесь курить можно? Пепельниц нет… — сунул пачку назад и принялся щёлкать зажигалкой. — Так вот. Ты, конечно, в курсе, Филя, что в нашем деле человек довольно быстро понимает, как фигово устроен белый свет.
— К нашему возрасту, — сказала я, — не в курсе только конченные идиоты.
— Нет. Гражданские о некоторых вещах понятия не имеют. Да что гражданские — даже большинство наших. Есть крайне мало людей, которые хорошо шарят, что к чему. И по кабинетам эти люди не сидят. Обычно им удаётся друг друга найти, они делятся инфой — и… ну… делают, что могут.
— Что делают?
Сват перестал щёлкать и посмотрел на меня. Никто из мужчин меня так не облучал — его взгляд проникал до костей, как рентгеновский луч.
— Попробуй усвоить несколько вещей, которые тяжело усваиваются, Филечка, — сказал он, и по моей спине поползла холодная струйка. — Вещь первая. Люди, конечно, твари. Но на свете не самые страшные.
— Самые страшные на свете — малярийные комары, — сказала я и попыталась улыбнуться.
— Малярия — это просто, — кивнул Сват. — Это всем понятно, к тому же, кажется, лечится. Вдобавок в наших краях такие комары не водятся. А кое-какие другие твари — водятся. Одна из них водится буквально тут рядом где-то. Поэтому сейчас с тобой и разговариваю. Чтобы ты знала, что делать в случае чего.
— Что за тварь? — спросила я. Мне было изрядно не по себе.