Мне пришлось закрыть свой профиль в Интсаграм, потому что это началось мгновенно. Вернее, сначала Тим перестал со мной общаться. Прямо на следующий день после тех выходных, которые мы провели вместе. Я все время возвращаюсь туда мыслями, снова и снова, в дом к Тиму Портеру, в свою первую ночь, проведенную с ним. Что я сделала не так? Но понимаю, что дело не во мне. Понимаю, что Портер оказался просто мерзавцем. И вся эта подлая задумка с больницей и фотографиями, которые потом разлетелись по сети, как бактерии вируса, скорее всего, дело рук Тима. Сколько прошло времени с тех пор, как это началось? Неделя? Две? Кажется, это длится бесконечно. Я уже не помню, когда мы переехали. Мне кажется, вся эта травля шлейфом тянулась за мной из самого Бостона. Я не могу нащупать начало всего этого, хотя оно очевидно. Как не могу я и оторваться от новостных лент социальных сетей, где в этот шлейф вплетаются ядовитые комментарии и обидные слова. Закрыть свой аккаунт, перестать постить селфи, кружки кофе и яркие солнечные мармеладки — даже не полдела. Из виртуального болота так просто не выберешься. Если оно тебя засосало, ты так и будешь в нем барахтаться, даже если закроешь, даже если удалишь все свои аккаунты. Снова и снова я возвращаюсь в ленту, скольжу по фотографиям и постам, по комментариям и лайкам. И снова натыкаюсь, словно на острые камни, на издевательские мемы с Питером. Я откладываю телефон и возвращаюсь к контрольной, что совсем не просто — мерзкие картинки так и скачут перед глазами, расталкивая буквы заданий. Фитцджеральд сидит за партой справа от меня и пялится. Прямо чувствую на себе его взгляд.
— Что уставился? — бросаю ему вполголоса.
Он не отвечает и опускает глаза. Делает вид, что пишет. Интересно, кого он надеется провести.
В середине урока у меня ломается ручка. Я трясу ее, резко чиркаю по тетрадному листу и замечаю, что Фитцджеральд протягивает свою. Так настойчиво, так искренне, как будто он мне друг. Ведь лишь друг может вот так выручить, когда ты даже не просишь об этом. Только Фитцджеральд никакой не друг. Я смотрю на него широко открытыми от удивления глазами, и тут со своего места поворачивается Памела. Заметив великодушный жест самого ненавистного ученика нашего класса, она просто буравит меня своими голубыми глазами. Из ее взгляда я понимаю, что если возьму ручку у Шона, то тут же подхвачу какую-то страшную неизлечимую болезнь, покроюсь язвами, у меня выпадут волосы, — в общем, вот такой это взгляд.