Нью-Йорк плыл за окнами машины, как немая декорация. Светофоры переключали цвета. Такси заливали желтым дороги. Вывески нервно мигали. Где-то искрила сварка. Нищий на тротуаре доедал кусок пиццы. Из ресторана на пересечении улиц вышла пара. Они эмоционально разговаривали, ругались. Цвета витрин и отражения в них смешивались с мусорными мешками и газетными киосками. Нью-Йорк жил своей жизнью, как будто ничего не произошло.
Мы остановились возле здания больницы. Я следовал за офицером на автомате. Не думаю, что я понимал, куда иду и что меня там ждет. А ждало меня там, на цокольном этаже, тело Энджи в тяжелом металлическом шкафу. Лица мне не показали — от него почти ничего не осталось после падения. Но шрамы на спине говорили даже лучше. Я знал их наизусть, каждый их изгиб, каждую линию. И родинка на пояснице…
Я покачнулся. Офицер полиции поддержал меня, взяв под руку.
— Вы можете уделить мне несколько минут, мистер Гэллахар? — спросил он, и я с удивлением обнаружил, что звук вновь появился.
Немое кино закончилось. Начиналась жизнь.
— Что случилось? — едва шевеля губами, словно они замерзли, произнес я.
— Мы не знаем точно, — оправдывался офицер. — Для этого и хотим поговорить. Очень может быть, что она случайно сорвалась с парапета…
— Она не могла сорваться.
— Почему?
— Ангелы не падают…
— Простите? — он вскинул брови.
Я отрицательно замотал головой. Я не мог ничего ему объяснить. Я поднялся на первый этаж и когда выходил в холл больницы, женщина в приемном покое испугалась и как-то странно отшатнулась от меня. Я не осознавал, что был в гриме все это время. Белое лицо с черными подведенными глазами… Я прошел в туалет, посмотрел на себя в зеркало. Закрыл руками лицо. Провел ладонями вниз. Черный потек, белила размазались. Передо мной возникло мое отражение. Как призрак, от которого я бежал всю жизнь. На меня уставилось лицо мрачного, пугающего клоуна. Без яркого парика и красного носа. Без нарисованной улыбки. Клоуна с черными подтеками на мертвецки белом лице и безумными глазами.
Сжимая в руке осколок разбитой витрины, я брел один по темным мертвым улицам спящего города. Тусклые вывески слабо моргали глазами угасающих безжизненных букв. Мокрый тротуар отражал электрические блики уличных фонарей. Кровь медленно капала с кончиков моих пальцев и, разбиваясь об асфальт, становилась частью большого города. Я не чувствовал боли. Просто двигался, кутаясь в воротник холодной куртки. Двигался без цели, без мыслей. Город растворялся в сумасшедших каплях дождя. Я все шел и шел. Пахло жженым маслом и бензином. Воздух казался тяжелым и грязным. Таким грязным, что даже люди могли с трудом приспособиться, чтобы дышать. Я впервые видел Нью-Йорк таким. Зверем с безжалостным оскалом. Здесь не было места девочкам, танцующим на парапетах. Здесь слишком сильно сносило крышу от ветра.