Худощавый чернокожий мужчина вдруг возник передо мной, словно ниоткуда. Еще пару минут назад здесь никого не было, и вдруг этот ночной проповедник появился, словно из смога. Его грязные брюки и свитер почти сливались с мокрыми серыми стенами. «Иисус Господь наш! — кричал чернокожий, размахивая листовкой, — Просите Его о милости, ибо конец близко». Я поспешил пройти мимо и ускорил шаг. Но он успел всучить мне листок желтой бумаги. Я тут же скомкал его и машинально положил в карман. Дождь переставал на несколько минут, но теперь лил с новой силой. Крупные капли обрушивались на тротуар, разрушая тишину города и разбивая на осколки мои мысли.
— Ищешь кого-то на ночь? — услышал я прокуренный женский голос и повернулся.
Под навесом небольшого продуктового магазина стояла девушка с ярко накрашенными красными губами. Тушь на левом глазу потекла.
— Угостишь сигареткой? — спросила девушка.
На ней была очень короткая юбка и легкая куртка. На высоких каблуках она едва балансировала, то ли от того, что была пьяна, то ли потому что замерзла под дождем.
— Простудишься! — бросил я и поспешил дальше. Туда, где у меня не было никакой цели, где меня никто не ждал.
Я просидел дома, наверное, неделю. Никуда не выходил. Даже с кровати вставал редко. Только чтобы почистить зубы. И тогда на меня снова смотрело мое отражение, которое я так не любил. Обиженное, одинокое и ни во что больше не верящее. Для него никогда не существовали ангелы. Я пил растворимый кофе и много курил. Я повсюду находил ее вещи. Их было немного, но они, казалось, заполонили все пространство квартиры. Энджи всегда разбрасывала их. Шейный платок висел на стуле. Белые балетки валялись под диваном — как будто прятались там от меня. Ее куртка, платье. Ее заколки и зубная щетка. Ее блокнот и айпод… Она никогда бы не пошла танцевать на крышу без него. Я смотрел на запутавшиеся наушники и боялся прикоснуться к ним. Три дня я ходил вокруг них. Мне казалось, они извиваются, как два червя, пытаясь проникнуть мне в мозг. Наконец я решился. Вагнер пронзил мой слух и заставил разнести все в комнате к чертовой матери. Все, что могло разбиться, было тогда разбито, как все мои мечты, как мое сердце и моя душа.
Когда я вымотался от депрессии. Когда сил совсем не осталось, я набрал номер отца. Я сказал ему, что случилось. Он грустно ответил, что она была хорошей девушкой. «Она была словно ангел, — сказал он, помолчал немного и добавил, — Давай-ка съездим к маме, сынок».
Услышать от него «сынок» было бы в другое время при других обстоятельствах для меня великим счастьем. Было бы радостью, если бы я был жив. Но я больше не ощущал себя живым.