Домой идти мне совершенно не хочется. Мама с папой сегодня будут только поздно ночью — у кого-то из их школьных друзей юбилей. Я прихожу домой и понимаю, что ещё довольно долго буду здесь один. На душе так паршиво. Всё это враньё про мою несуществующую девушку — и ведь Оля теперь не отвяжется. Она же теперь каждый раз будет меня пытать, выведывать детали, и я понимаю, что мне придётся врать ещё больше. Придётся утонуть во лжи. Впрочем, надолго ли — Каримов с компанией так на меня злятся, что бить, по всей видимости, будут долго и больно. Зачем я только полез к Владу! Что за порыв, не смог что ли смолчать. Если ещё Димка сольёт им меня, то всё — мне долго не жить. Ну так и врать долго не придется. Я в очередной раз чувствую себя загнанным в угол. Я не хочу врать. Я не хочу бояться. Я не хочу придумывать истории про девушек. Мне хочется написать всем СМС, сказать, что я гей, и чтобы все от меня отстали. Но так нельзя. Я почти машинально, почти не осознавая своих действий, иду в ванную, набираю тёплой воды и погружаюсь в нее. Я смотрю на свои вены. Я не думаю в этот момент о родителях, не думаю, каково будет им. И тут я слышу звук поворачивающегося замка. Открывается входная дверь.
— Артём, мы дома! — Громко сообщает мамин голос.
Меня охватывает паника. Они вернулись раньше. Я оглядываюсь по сторонам в поисках того, чем можно перевязать руку. Чёрт, нельзя же, чтобы кто-то узнал! Но как на зло, ничего нет. Я хватаю полотенце, выдёргиваю затычку из воронки в ванной. Я впопыхах перевязываю запястье. Чувствую себя ещё большим неудачником. Надо быстро спустить воду, а потом незаметно взять из аптечки бинт. Перевяжу и скажу, что потянул сухожилие на тренировке. Главное как-то незаметно выбраться из ванной. Но как только я выхожу, сразу же сталкиваюсь с папой.
— Что с тобой? — Спрашивает он. — Ты в порядке?
— Угу, — бурчу я и стараюсь обойти отца.
— А с рукой что?
Папа кивает на полотенце, и тут оно так не кстати чуть не падает на пол. Я успеваю поймать предательский кусок махровой ткани, но не успеваю уследить за каплями крови, которые всё же вырываются на волю.
— Артём! — Отец берёт мою руку, разворачивает ладонью к себе.
— Порезался, — быстро тараторю я, одёргиваю руку, и хочу уйти.
— Артём, — папа встает на пути, — что это? Что происходит? Что случилось?
Я могу, конечно, по сложившейся мерзкой привычке начать врать. Но мой папа не дурак и всё уже понял. Он очень решителен. Он смотрит на меня, требуя объяснений.
— Ничего, — обрываю я, повышая голос. — Отстань! Ничего не происходит! Я хочу побыть один!