* * *
9.09.2015
Продолжается обсуждение фильма о Второй школе «Вторая и единственная». Сегодня обсуждали его в самой школе, с участием авторов. Излагаю свое собственное выступление, местами в чуть расширенном виде:
Фильм снят не о школе как таковой и тем более не о сегодняшней Второй школе, которой дай бог всяческих благ, — он о нашей истории, и в нем фиксируется (а в дискуссии о нем — обсуждается) историческая память, во всей своей сложности и изменчивости: разные люди помнят разное, вчера помнили одно, сегодня вдруг вспомнили совсем другое. Создание фильма растянулось на несколько лет, за которые состояние общества, включая его память о прошлом, серьезно переменилось, и в несогласии оценок фильма отражаются превращения и деформации этой памяти.
Многие участники дискуссии (в Фейсбуке, в «Троицком варианте» и в самой школе сегодня вечером) выражали недовольство темой эмиграции выпускников школы, особенно эмиграции в Америку. Судя по всему, никто не имеет ничего против самих эмигрантов — они наши товарищи, друзья, иногда даже братья. Но подробный рассказ об этом в фильме кажется неуместным, компрометирующим школу, подрывающим ее репутацию в прошлом и настоящем: кто-то может подумать, что знаменитая школа готовила будущих вражеских граждан… Этот упрек вряд ли прозвучал бы так отчетливо два-три года назад — мы же помирились с Америкой, почему бы кому-то туда и не уехать; но теперь, когда Океания опять всегда воевала с Евразией и Соединенные Штаты у нас открыто объявляют врагом, люди искренне боятся, что упоминание об эмиграции в эту страну повредит школе. Психологически объяснимая реакция, хотя вообще-то ясно, что беречь и прикрывать кого-либо в художественном произведении, тем более ретроспективно, — бессмысленно; дело искусства, включая документальное кино, говорить правду.
Фильм рассказывает о разгроме школы в 1971 году как о типичном и самоочевидном факте. Опять-таки еще несколько лет назад примерно все бы это поняли, но сегодня советское время представляют у нас потерянным раем, и далеко не все уже помнят или знают, что идеологическое давление, доносы и административный разгром всего живого и разумного были не частным случаем Второй школы, а постоянной и повсеместной практикой советской власти. Теперь это тоже надо объяснять и доказывать.
Еще одна особая область памяти в фильме отражена, но мало: трудности и проблемы учеников Второй школы 60—70-х годов. Не учителей или директора (о них говорится внятно), но самих школьников, которые ныне, через много лет, склонны вспоминать свою юность скорее в розовом свете. А проблемы-то у них были — специфические, характерные именно для Второй школы. Например, как тяжело было учить математику: вроде бы за нею сюда и пришли, но сколько страданий она, окаянная, доставляла! Или как мало в школе было девочек — и как эта гендерная нехватка фрустрировала юношеские чувства (а вместе с тем и неуловимо меняла весь моральный климат). Или как из соседней школы приходили хулиганы — бить и грабить очкариков-математиков. Или еще такая серьезная, по-настоящему социальная проблема: во Второй школе надо было осваиваться с ситуацией, когда многие твои товарищи — абсолютно свои ребята, которых и в голову не придет сторониться, — оказывается, люди «проблемные», с нехорошей записью в анкете, которая помешает им поступать в университет и от которой они пытаются избавиться, кто меняя фамилию, а кто даже думая о переезде в другую страну. Приходилось учиться политкорректности (тогда, конечно, никто еще не знал этого слова), вырабатывать навыки честного, достойного поведения с теми, кого общество назначает «чужими» (если, конечно, ты сам не из их числа — а впрочем, это дело наживное). Этому тоже учила Вторая школа, это был тоже важный моральный и гражданский опыт, и сегодня это тоже небесполезная часть нашей исторической памяти.