Музей невольно напоминает о том, какая эгоцентрическая это штука — коллективная память. Она жестко привязана к «нашему» здесь и сейчас, и потому самый худший враг для нее — последний по времени (о нем память свежее), самая худшая беда — своя собственная, и никакие самые сильные выражения не будут лишними для ее наименования (если кто-то от них воздержится, их непременно скажут другие рядом с ним). Не надо только объяснять это всякими ложными сущностями вроде «национализма»: ненациональная коллективная память, имперская или локальная, работает точно так же.
И, конечно, все это не отменяет и не обесценивает моей собственной памяти о том, как я двадцать пять лет назад подписывал петиции и ходил на митинги в поддержку литовской независимости. Мне довольно той счастливой улыбки девушки у парламента.
Пригласили выступить на радио «Маяк», в литературной передаче. Во время эфира пришлось дважды подряд, с интервалом в полчаса, прослушать выпуск новостей — его читал диктор, сидя в соседнем кресле.
Новости были такие: министерство иностранных дел дало отповедь премьер-министру Черногории за то, что «этот деятель» в чем-то упрекнул Россию; министерство обороны отвергло претензии Саудовской Аравии по поводу боевых действий России в Сирии; некая поп-знаменитость (неохота вспоминать имя) угодила в полицию за езду по встречке; на Дальнем Востоке арестовали партию контрабандной икры, которую перевозили на катафалке. Все. Точка. Прогноз погоды.
То есть, согласно этим новостям, страна занимается тем, что воюет, отругивается от всего света, нарушает, ловит нарушителей. Она ничего не создает, не открывает, не достигает ни с кем соглашения (хотя бы внутри себя) — сплошное хаотическое насилие, война всех против всех. Да, еще над этим кошмаром возвышается российский президент, который что-то регулирует в расчетах за энергоносители: единственное упорядочивающее начало в макаберном мире, где даже икру развозят в гробах.
Сказал об этом сотрудникам радио. Они разводят руками — такая политика партии, мы сами стараемся это не слушать.
Опять вспыхнул шумный спор о журнале «Charlie Hebdo», из-за карикатур с изображением утонувшего мальчика-беженца. Как и всегда в таких случаях, дискуссия не отличается эстетической культурой. Никто из тех, кого я читал, не вспомнил слов «черный юмор» — а ведь перед нами он самый, в чистом виде, старое проверенное средство художественного шока. Причем употребленное здесь не ради поэтического самовыражения (как у Маяковского: «Я люблю смотреть, как умирают дети», — видите, у нас такое тоже бывает), а ради конкретной и гуманной общественной цели, против ханжества и лицемерия; для такого обличения часто требуется шок. В современной французской карикатуре — не только из «Charlie Hebdo» — черный юмор самый расхожий прием, просто не всегда его темой служат именно дети. В любом случае карикатура из «Шарли», разумеется, не «