Император Франц, — добавил Наполеон, — чья голова забита мыслями о высоком происхождении, очень хотел доказать, что мой род происходит от старых тиранов Тревизо; и после того, как я сочетался браком с Марией Луизой, он нанял нескольких человек, чтобы они покопались в старых, затхлых генеалогических архивах, в которых они смогли бы отыскать то, что хотел доказать император Франц. Он вообразил себе, что, наконец, добился своего, и написал мне, чтобы я дал ему согласие на опубликование результатов исследования с приложением всех официальных документов. Я отказал ему в этом. Он настолько был увлечён своей любимой идеей, что вновь обратился ко мне, попросив меня не вмешиваться в это дело, заявив: «Предоставьте мне самому сделать всё». Я ответил, что это невозможно, так как, если это будет опубликовано, я буду вынужден обратить на это внимание, что я предпочитаю оставаться сыном честного человека, чем происходить от какого-то мелкого, ничтожного тирана Италии; что основателем моей императорской династии являюсь я сам.
Когда-то был такой Буонавентура Бонапарте, — добавил Наполеон, который жил и умер монахом. Бедняга спокойно лежал в своей могиле, никто не думал о нём до тех пор, пока я не стал обладать троном Франции. Затем вдруг обнаружилось, что у него было много добродетелей, которые ранее за ним не замечались, и папа римский предложил мне канонизировать его. «Святой Отец, — обратился я к нему, — ради любви к Богу избавьте меня от насмешек надо мной; вы находитесь в моей власти, и весь мир скажет, что это я заставил вас сотворить святого из одного из членов моей семьи».
25 ноября. Меня вызвали в «Колониальный дом», где я встретился с сэром Хадсоном Лоу, который стал допрашивать меня о различных делах, происходивших в Лонгвуде, и о беседах, которые я вёл с Наполеоном. Я ответил, что принял твёрдое решение не вмешиваться в дела, которые меня не касаются, и заниматься только тем, что относится к моей профессиональной деятельности. Губернатор заявил, что я должен был обсуждать с Наполеоном не только медицинские проблемы, и потребовал, чтобы я докладывал ему о темах бесед, которые вёл с генералом Бонапартом. Я ответил, что, во-первых, ни о чём важном мы с Наполеоном не говорили; во-вторых, я не обязан пересказывать содержание моих бесед с Наполеоном, если только подобные беседы не будут представлять особую важность для моего правительства.
Сэр Хадсон Лоу в ответ возразил мне: «Не вам, сэр, судить о важности бесед, которые вы можете вести с генералом Бонапартом. Я могу считать ряд тем представляющими огромную важность, которые вы, с вашей стороны, будете считать пустяковыми и не имеющими никаких последствий». Я заявил, что если я не могу полагаться на собственное суждение, то в таком случае я обязан докладывать ему обо всём, что бы я ни услышал, что поставило бы меня в положение человека, выполняющего самые позорные и постыдные обязанности. В ответ губернатор заявил, что это мой долг информировать его о том, что я посчитаю нужным, а также о темах моих бесед с генералом Бонапартом; в противном случае, если я не буду делать этого, то, обладая возложенной на него властью, он может запретить мне поддерживать контакт с генералом Бонапартом, за исключением бесед на медицинские темы, и только тогда когда меня будут вызывать к нему для этой цели. Это и есть мой долг, который я обязан выполнять для английского правительства.