— Так тому и быть! — согласилась она. И поежилась в его объятиях. — Холодно! — шепнула она.
— Да, холодно! — подтвердил он и прижал ее к себе еще крепче.
Берлин! Берлин, снова Берлин!.. Любимый город, в котором оба они выросли — только он лет на тридцать раньше, — этот сверкающий огнями, бешеный, неутомимый город! Кажется, будто он погряз в бесконечном угаре развлечений и удовольствий — но только до тех пор, пока не вспомнишь об огромных, мрачных рабочих окраинах. Берлин, город труда! Они возвращались обратно, чтобы начать жизнь заново; если и был хоть где-то на Земле у них такой шанс, то только здесь — в этом разрушенном, выгоревшем, обескровленном Берлине!
Было половина третьего ночи, когда Долли сошли с поезда в Гезундбруннене; комендантский час истекал в шесть. Ледяной ветер гулял по вокзалу, все окна до единого, казалось, были разбиты. От этого холода, от этого ветра негде было укрыться! Они пристраивались то тут, то там, но всюду ужасно мерзли. В чудом уцелевших на платформе постройках было не теплее. Ветер задувал сквозь разбитые окна, и люди, скорчившись, бесформенными клубками сидели на полу, безнадежно и тупо ожидая утра.
Фрау Долль втиснулась в людскую гущу, чтобы хоть как-то спрятаться от ледяного ветра. Но едва она присела на свой чемоданчик, как ее тут же согнали с места: нельзя загромождать проход! И она, всегда находчивая, веселая, боевитая, без единого возражения примостилась к этой человеческой свалке с краю. И поплотнее закуталась в плащик, надеясь найти защиту от пронизывающего ветра, который все равно пробирал до костей.
Долль собрал по карманам последние крошки табака, дрожащими от холода пальцами свернул кривую папироску и забегал туда-сюда. В развалинах бывшего вокзального здания он помедлил, всматриваясь в темный, без единого огонька город, озаренный лишь блеклым светом месяца, — но так и не разглядел ничего, кроме руин.
— Не выходите! — предостерег голос из темноты. — Комендантский час еще не закончился. Патрули иногда стреляют без предупреждения.
— Да я вовсе и не собирался выходить! — ответил Долль и швырнул в развалины окурок последней папироски.
А про себя подумал: хорошенькое начало! Воображение часто подводит человека, и то, что представляется трудным, зачастую оказывается легче легкого, а то, о чем вообще не задумываешься, и становится главной преградой. Эти два ледяных часа на разрушенном до основания вокзале, и курево кончилось — и Альма больна!.. Лицо у нее совсем пожелтело…
Он развернулся и потопал к ней.
— Я больше не могу, — сказала она. — Должен же где-то быть медпункт или врач, который мне поможет. Пойдем поспрашиваем. Я превратилась в ледышку, у меня все болит!