— Но до вечера нам надо выместись с этой кушетки! — возразил Долль. — Здесь спит консьержка. А нам, пожалуй, придется сегодня спать на улице!
Ничего не ответив, врач сделал укол. Долль видел, как на лице жены тут же появилось расслабленное, едва ли не счастливое выражение, как только врач впрыснул обезболивающее. (Морфий был ей не в новинку. Ей уже делали уколы от желчных колик.) Она улыбнулась, слегка потянулась, устроилась поудобнее на подушке.
— Боже! Как хорошо! — прошептала она и закрыла глаза.
За каких-то пять секунд она забыла и мужа, и боль, и огорчения, и голод. Да что там — она вообще забыла, что замужем и имеет ребенка. Осталась наедине с собой, в себе. Улыбка не сходила с ее уст. Долль смотрел, как мирно она дышит: похоже, даже дыхание ей сейчас доставляло удовольствие.
Врач тем временем убрал шприц в сумку.
— Я вас немного провожу, герр доктор! — сказал Долль. Он вдруг понял, что просто не может остаться наедине с этой женщиной, которая внезапно стала ему чужой. Несмотря на все раздоры последних недель и месяцев, никогда еще он не чувствовал себя так одиноко, как сейчас.
— Так значит, я зайду еще раз вечером, — повторил врач, словно не слышал их разговора. — Между восемью и девятью. Проследите, чтобы подъезд был открыт.
Долль не стал больше возражать: все равно врач, похоже, не слушает. Некоторое время они шли молча. Затем врач опять заговорил о своем:
— Как будто сто лет назад это было — но я действительно был довольно известным писателем!
Он не хвастался — скорее высказывал вслух мысль, которая не давала ему покою. И следующая его фраза, казалось, была вырвана из того же потока рассуждений.
— Я вколол вашей жене лекарство из моего запаса для самоубийства. Там примерно треть скополамина. Когда вы вернетесь, она будет спать.
И после очередной паузы:
— Да, я покончу с собой — может, завтра, а может, через год. — Он протянул Доллю вялую, влажную ладонь. — Ну вот я и дома. Спасибо, что проводили. Конечно, у меня никогда не было столько читателей, сколько у вас. И да, вечером я зайду еще раз — не забудьте про парадную дверь.
И уже на ходу:
— Сегодня я, впрочем, кончать с собой не стану. Кстати, вы, конечно, знаете, что жена ваша — наркоманка?!
Долль сидел у постели жены. Она крепко спала. Спала как ребенок — с беззаботным, радостным выражением лица. В открытое окно светило осеннее солнце, поддувал свежий ветерок, на улице весело гомонили играющие дети. Но Доллю не было весело: он очень устал и совершенно отчаялся. К тому же его терзал голод. Последний кусок хлеба он давно съел. Больше у них ничего не было.