– Следовательно, Моника видела, что друг ваш – человек небедный?
– Не знаю. Должно быть, видела. За пироги он расплачивался.
– Да что вы его слушаете? – взъярился Томас. – Видно же, что воришка себя обелить хочет. Спер у честной женщины кошель, а возвращать украденное не желает. В паре они работают: этот ворует и тому, хорошо одетому, передает.
Агидиус покраснел, Стефан, наоборот, побледнел, но ни один из них не успел сказать ни слова. Отто кивнул смирно стоявшему у стены караульному, и тот без разговоров двинул бывшему товарищу по шее.
– Кажется, твоим мнением я не интересовался, – скучающим тоном заметил секретарь. – Распоясались вы здесь, как я погляжу. Без позволения рты при начальстве раскрывать начали. Этого типа, пожалуй, из стражи уволим, чтобы впредь неповадно было со своим замечаниями куда не след лезть.
Писарь угодливо закивал и еще быстрее заводил пером по бумаге, опасаясь, должно быть, что и ему достанется под горячую руку.
– Ничего мы у нее не брали, – твердо произнес Агидиус, сверля злым взглядом испуганную Моника.
Мошенница уже давно успела сообразить, что ничего себе выгадать не получится, и теперь, скорее всего, прикидывала, как выпутаться с наименьшими потерями.
– В этом я как раз уверен, – просветил собравшихся Отто. – Видите ли, на сию особу уже поступали жалобы. Насколько я помню, впервые я услышал о ней от мельника. Его она обвинила в домогательствах и стребовала мешок муки, чтобы дело не дошло до графского суда. Мельник остротой мышления никогда не отличался, потому сначала отдал ей требуемое, а уж потом поинтересовался, грозило ли ему наказание за несовершенное преступление. Потом была Ханна, у которой Моника обманом отобрала петуха и десяток яиц. Не сомневаюсь в том, что существуют и другие одураченные, вот только жаловаться они не ходили. А теперь ты решила сыграть по-крупному, так? Увидела мальчишек и собралась отнять у них деньги? Одной такое дельце провернуть затруднительно, но подмога у тебя имелась. Кем тебе приходится Томас? Брат? Дядя?
Моника сцепила зубы и притворилась немой, зато Томас опять не выдержал.
– Скажете тоже, господин секретарь! Чтобы я – и родня этой жабе? Да мой свояк с ее покойным супругом прежде дружбу водил, вот откуда я ее знаю.
– Дурак! – выплюнула Моника. – Промолчать не мог? Доказательств-то против нас никаких не было.
– Ошибаетесь, – звонко произнес Агидиус. – Я могу дать слово благородного человека, что вы пытались очернить моего друга.
– И что? – спросила мошенница. – Он-то к благородным не относится. А я ошиблась просто, со всяким бывает.