Ребенок ростом с танк подпрыгнул, наступил в костер, затоптав его одним движением левой задней, не дав мне испугаться, что сейчас этот полог из парашюта таки загорится. А детеныш, задрав голову вверх, проложил курс прямо по нашей кухне, сорвал парашют и так и побежал в нем. Следом мамаша, вытянула, как гусыня, шею и раскрыла пасть. Запыхалась?
Двигатель дернулся, и тут я его заглушил. Прыгнул в люк, забрался к своим, а они возле иллюминатора, того, что на кухню нашу смотрел, сгрудились.
Один зверь остановился, самый огромный и морщинистый, в складках бурой то ли кожи, то ли брони. Вытянул шею и издал тонкий рев.
– Хосподи, как орет, как орет-то потешно, – покачал головой бортстрелок.
Немец из-за спины Проши и Петра Иваныча тоже смотрел в иллюминатор и беззвучно смеялся.
Я подумал вдруг, стоя позади всех, глядя на их затылки, на край окна и на фрица. Вот ведь гад, валялся бы там у своего «юнкерса», а то стоит, смеется, живой.
Проревевшись, диплодок величественно двинулся, хвост его торчал слишком воинственно – лишь бы он на «ланкастер» с боевым своим кличем не попер. Но он поплыл в сторону от лагеря. Семейство отправилось за ним, тоже выставив хвосты пистолетом. Шли и шли, четверо взрослых и детеныш, но казалось, конца и края им не было.
Последний зверь покинул просеку. Вскоре в джунгли втянулся и его хвост.
– Твою же мать, – простонал бортстрелок.
Костер втоптан в землю на полметра. Лагерь как после бомбежки. Инструменты, еда, драгоценные банки с медом – все растоптано в кашу, сплющено, полная разруха. Одно хорошо – парашют слетел с головы детеныша, зацепившись за сук. Как панамка. Проша озадаченно стоял одной ногой в следе диплодока.
– Можешь встать обеими, вдруг будет впору, – усмехнулся я.
– Вот это бы сфотографировать, – сказал физик, – из меня художник никакой.
– Ой, Проша, скоро простые карандаши исчезнут, как и не бывало никогда, а ты сфотографировать, – зло ответил я, оглядывая разбросанные инструменты, – а может, вообще смысл вести дневник отпадет.
Бортстрелок кружил вокруг костра, тихо матерился, потом ухватился за доску от стола, торчавшую из ямы. Фриц потащил другую. Петр Иваныч покосился на него. Немец остановился с доской в руках.
– А что он, лежать будет, когда мы корячимся тут?! Поди, тоже с нами в самолет полез. Ну уж нет, руки нам не лишние. Арбайтен! Тебя как звать? – сказал я немцу. – Name?
– Юрген.
Голос человека решившегося. Приемлемо. Имя назвал, будто руку протянул, по-человечески желает, значит, общаться.
– Михаил Данилин, капитан ВВС РККА, – говорю.