– Есть, товарищ начальник, до наступления темноты, – отрапортовал я, развернувшись и вытянувшись по уставу.
– Ну что вы, в самом деле, не надо так официально. Я – Прохор. Прохоров Прохор Алексеевич, – сконфуженно потер он ладонью подбородок. – Мне бы еще побриться где-нибудь и вообще привести себя в порядок. Устал с дороги, двое суток ехали, а теперь ни слова не сказали, где мне разместиться можно.
– Добро, – махнул я рукой в сторону березок, на палатки хозчасти. – Насчет разгрузки – это к зампотылу, вон тот майор, в теньке своих солдат воспитывает. Побриться – рукомойники за домиком начсостава. И вообще все вопросы к зампотылу.
Приезжий снял очки и принялся их протирать. Светлые глаза близоруко щурились. Был парень моего роста, худой, да и лет ему, похоже, как мне и чуть больше, чем Алешке. Может, двадцать семь – двадцать восемь, не старше. А лицо выглядело таким уставшим, будто он не в машине перемещался, а вслед за ней пешком эти два дня шел.
Посмотрел я на него, и неудобно стало. Что он понимает в нашей жизни? Боевой экипаж о разгрузке спрашивает. Оглянулся на Алексея, вижу, ему тоже этого Прохора Прохорова вроде как жалко. Ладно, перегнул я:
– Подойдите к тому майору, а будут трудности, поможем. Вон угол нашей землянки торчит, заходите. Про ужин не знаю, наверное, с кем приехали, с теми и довольствие получите. Не удастся – тушенку, чай и галеты найдем, голодным не оставим.
На штатского посмотрели, поговорили, да и отправились к себе, в землянку, чтобы поспать перед ужином, пока никто не трогает. Навстречу пронеслась Соня из медпункта. Софья Павловна, новенькая. Худенькая, лопатки торчат, будто крылышки, сложенные аккуратно так под белым халатом. Смотрит на тебя, словно ты фриц какой-нибудь. Вот и сейчас Софья Павловна даже не глянула в нашу сторону, но кивнула соседнему дереву. Поздоровалась, называется. А Морозов помрачнел еще больше. Его она вчера отправила ни с чем, вернее, с чем – с собственным веником из местных ромашек и васильков.
Мне же казалось, что на меня Софья Павловна смотрела не так строго. Скажем, не как на фрица, а только как на гражданина недружественной страны. Перейти границу? Но больно уж тихонькая, скучно, наверное, с ней, скулы сведет.
Раскланялись и дальше пошли. В землянке прохладно. Я снял фуражку, кинул ее от порога на гвоздь в стене, завалился на койку, свесив ноги в сапогах. И уставился в низкий потолок. Через незакрытую дверь донесся грохот, голоса. Внушительно разгружались, кирпичи у него там будто.
– Чего этого Прохора к нам прислали? – спросил Морозов.