Мать начала брать в стирку белье. И они стали жить вдвоем в комнатке, где прежде жили вчетвером… Да, вчетвером… Потому что ушел не только отец. Лабуш тоже исчез. Наверно, он все-таки угодил в руки живодеров. Каждая собака в конце концов попадает в руки живодеров… А люди? Для людей тоже есть живодеры. Но они называются иначе…
— Отец вернется домой?
— Да, вернется…
— А когда?
— Через десять лет, дочка. Только через десять лет.
— Почему так долго, мама?
— Его судили и дали ему десять лет тюрьмы.
— Что он сделал, мама?
— Ничего плохого, дочка. Твой отец ничего дурного не сделал. Вот подрастешь немного, и все узнаешь, все поймешь…
И она все узнала и все поняла.
А отец… Отец так и не вернулся домой.
Прошли годы. Годы всегда проходят. На то они и годы, чтобы проходить…
Когда началась война, арестовали и мать Сармизы. Сармизе исполнилось тогда семнадцать лет. Она уже работала. Как и другие девушки из ее магалы, она работала на спичечной фабрике вблизи Северного вокзала. По воскресеньям она встречалась с парнями и девушками, своими сверстниками, и они развлекались как могли. Иногда танцевали под музыку старого граммофона. Когда же еще танцевать, если не в молодости. Сармиза любила танцы. Она танцевала красиво и легко.
— Что это молодежь собирается на танцульки каждое воскресенье?
— А почему бы и нет? Им ведь нужно развлечься. Когда же развлекаться, если не в молодости?
— Дочка Чиобану хорошо танцует. Она готова танцевать всю ночь напролет. Как будто ее отец и мать не в тюрьме.
— Такова нынешняя молодежь. У нее нет ни стыда, ни совести.
Когда арестовали мать, Сармиза не плакала. Она уже знала, за что ее арестовали. Она уже хорошо понимала, почему арестовали отца и почему он не вернулся из тюрьмы. Она все знала, она все понимала.
— Коммунистов всегда сажают.
— Мы с ними не якшаемся.
— Их не только сажают, их и расстреливают.
— Вот это уж зря! Гитлер все равно проиграет войну. Не видать ему победы.
— Кто знает! Пока что немцы наступают. На всех фронтах они продвигаются вперед. На всех фронтах.
— Посмотрим… Поживем, увидим…
Сармиза не участвовала в этих разговорах. Она только слушала и молчала. Она научилась молчать.
Ее арестовали на рассвете… Город еще спал, когда ее вывели из дому и втолкнули в полицейскую машину. Улицы, по которым они ехали, были ей незнакомы. Ее вывели из машины посреди каменного двора, похожего на колодец. Она оглянулась и поняла: ее привезли в префектуру бухарестской полиции. Трое суток ее держали в бетонной камере с одним-единственным крохотным окошком, сквозь которое подавалась еда: кусок черного хлеба и жестяная кружка с водой. В камере была и параша. Она впервые узнала, что такое параша.