Офицеры обменялись рукопожатием и распрощались. Дорога одному лежала на фронт, другому к множеству совершенно неотложных тыловых дел.
Глава 2. Марш.
Выйдя на перрон полковник, подумал, что попал в неудобное положение из-за своего свойства характера делать скоропалительные выводы и умозаключения. Сам себя, убедив, что перед ним 'тыловая крыса', повел себя недостойно, как оказалось зря. Как многие офицеры фронтовики, он не любил тех, кто 'окопался' в тылу. Неудобно получилось. Хорошо хоть догадался извиниться.
Размышляя о том, что будь даже капитан не боевым офицером, хоть и не получившим наград, но получившим память о фронте в виде простреленной бедренной кости, а действительно той самой 'тыловой крысой', без него ведь все равно было бы, не обойтись.
- Нет гвоздя в подкове, подкова пропала,
Подкова пропала, лошадь захромала,
Лошадь захромала, командир убит,
Конница разбита, армия бежит,
Враг ворвался в город, пленных не щадя,
Потому что в кузнице, не было гвоздя!
Бормоча себе под нос детскую английскую песенку, Ларионов думал о полученном приказе, в котором было сказано: выдвинуться в район Злочева, к исходу дня 16 октября.
На время следования он являлся также начальником для трех батарей 122 артбригады, батареи 47 мортирного дивизиона, и 122 артиллерийского парка. Совершить марш, произвести рекогносцировку на местности, приготовив артиллерийские позиции для артобстрела укреплений австрийцев. С утра семнадцатого октября произведя артподготовку перейти в атаку на австрийские позиции приковав к месту прорыва резервы противника. Основной удар по врагу должны были произвести остальные полки сто двадцать второй дивизии, который должны были выгрузиться на станции Тарнополь через двенадцать часов. Его полк, был предназначен в жертву. Полковник мрачно подумал о том, что для успеха вех, кто-то должен погибнуть. Не отделяя себя от своих подчиненных, Ларионов начал считать и себя мертвым. Оставаться в тылу, когда батальоны пойдут в атаку, он считал для себя невозможным.
Отдельно была поставлена задача об организации управления корпусом недалеко от места прорыва полка. Командир корпуса видимо нисколько не сомневался в том, что линия фронта отодвинется от села Горево на двадцать верст. Видимо поэтому, Ларионову на время марша, подчинялись командиры корпусных: искровой и саперных рот.
'Судьба на всех одна, повезет, не останусь на австрийской проволоке, не повезет, так не я первый, не я последний'.
* * *
Думая про себя о последних судорогах 'Брусиловского прорыва' Ларионов не ждал от предполагаемого наступления дивизии ничего хорошего. Раньше надо было господа Ставка! Сейчас наступательный порыв войск уже иссяк. Подкрепили бы вовремя Юго-Западный, глядишь, и Австро-Венгрия стала бы отдельно Австрией, отдельно Венгрией и отдельно Чехией. Сейчас поздно. Потери в войсках во время 'прорыва' были очень большие, об этом Ларионов знал из письма младшего брата, воевавшего в 101-ой дивизии генерала Гильчевского, командиром роты 404-го Камышинского полка. Полк брата, в статской жизни помощника присяжного поверенного, формировался из ополченческих дружин, как и его 485-ой полк, только угодил под раздачу раньше. Потуги высшего командования продолжить наступление у Ларионова не вызывали энтузиазма. А задача поставленная полку командиром корпуса, оставляла очень мало шансов выжить. И полку и его командиру. Ларионов, несмотря на недолгий стаж командования полком, уже не отделял себя от своих людей.