– А вот и Гарольд Карлович! Что это вы, душа моя, не раздевшись, в залу? – обратился я к землемеру.
– Не мог, знаете, терпеть, хотел поделиться, – прохрипел Брумс. – Вот, извольте, сёртен оф май миссполайтнесс, – он расстегнул свою чудовищную шинель и выставил на стол каменную фигурку. – Там у Коровьего ручья берег подмыло, так я смотрю, торчит. Потянул за край, и вот вам, пожалуйста.
Перед нами был грубый идол, на манер монгольских баб. Гендерные признаки отсутствовали. Едва намечены были руки и ноги. Большая голова не содержала решительно никаких черт за исключением округлой дыры на месте рта и носа. Отверстие было не сквозное и оттого казалось, что пасть идола бездонна. Вырезанная из светлого камня фигурка была изляпана жирной красноватой грязью. Мне тут же вспомнился полевой госпиталь и тазы с отнятыми конечностями. Словно наяву в нос ударил тошнотворный запах корпии.
– Батюшки мои, да знаете ли, это ведь Поплак! – Ибисов в волнении склонил над находкой свою козлиную бородку.
– Кто-кто? – удивились мы со Смирягиным.
– А это, господа, презанятная штука. В древности края наши населяли племена сочуев, отсюда, кстати, и название уездного города – Сычёвка. Богов у сочуев было великое множество, но Поплак стоял особняком. К нему обращались, если что-то в жизни вдруг затягивалось. Вот, скажем, девица ходит пустая, а ей давно пора тяжелеть. Или ссора между родами долго не кончается. Или вот, к примеру, неурожай год от году. Тогда брали, стало быть, этот артефакт и приносили жертву.
– Кровавую, разумеется, – пробасил Смирягин. – Ох уж эти язычники!
– Отчасти вы правы, Фёдор Афанасьевич, – закивал аптекарь. – Кровь для Поплака лилась всегда. Однако в ритуале потребен был ещё элемент, как говорится, novum initium. Лучше всего была какая-нибудь свежая черта. Только что связанный лапоть, толика хлеба едва из печи, но более всего ценились вещи пришлых людей, чужаков. Чужое, стало быть, новое. Штуки эти, изволите видеть, как искра в пистолете. Вещь вроде никчёмная, но без неё порох не поджечь.
– А что сталось с этими сычами? – усмехнулся Смирягин.
– В начале четырнадцатого века в этих краях случился мор, а затем оставшихся вырезали татары Мамая.
– Ай да аптекарь! Целая лекция! – восхитился Брумс. – Откуда такая осведомлённость?
– Здесь ровным счётом никакой истории, – улыбнулся скромный Ибисов. – Когда я учился в Петербурге, у нас был клуб антропологии. Готовили, знаете, доклады, даже на раскопки в Крым ездили, к милейшему Косцюшко-Валюжиничу. Вот и про сочуев этих мне довелось материалец готовить. Да что там попусту ворошить? Давайте-ка мы его лучше от грязей отчистим.