Когда во дворе разорвалась первая мина, под ложечкой у Лютенко ёкнуло. До сих пор шатуны не таскали с собой миномёты. После нескольких следующих разрывов лейтер понял, что, во-первых, миномёт у нападающих не один, а во-вторых, это был приличный калибр.
И не фрицевский, похоже.
Переползая из страны в страну на пузе в составе матушки-пехоты, он хорошо усвоил звуки работы типовых миномётов вермахта, но эти разрывы звучали по-другому. Он непонимающе глядел на желтоватый дымок, потянувшийся из воронки, где только что разорвалась мина.
– Газы! Газы, мать вашу, газы-ы-ыы! – захлёбываясь, орал бойцам у амбразур Шпагин. Он мчался по диагонали от стенки форта ко входу в бункер, на ходу напяливая противогаз.
Лютенко послушно, как во время учений, закрыл глаза, сделал выдох и сунул руку в противогазную сумку… но пальцы наткнулись на гладкую поверхность яблока. Он выложил противогаз пару дней назад. Ругая себя за легкомыслие, взводный почувствовал першение в горле, которое усиливалось с каждым вдохом, потом боль в лёгких… голова пошла кругом… Он видел, как его бойцы, надев противогазы, вели огонь, но звуки боя уже не проступали сквозь вату, которой кто-то невидимый обложил его, словно ёлочную игрушку. Он видел, что химик схватил в охапку выскочившую из бункера «вчытельку», как Лютенко называл Асмолову, и упал вместе с ней на землю, прикрывая от разорвавшейся рядом мины…
Вата превратилась в мрак.
* * *
– Окислительное число – штука предельно капризная и настолько же постоянная. Вот у вас в физике полно всяких констант, да? Химия, особенно химия галогенов, о такой постоянности может только мечтать!
– Да будет вам, Пётр! Я же работала с перхлоратами и фторидами, этим вы можете какую-нибудь девчушку-первокурсницу заболтать, но не меня.
Голоса проступали из вязкой каши других звуков, безалаберных, бессвязных, что толкались у Лютенко под черепной коробкой, норовя вылиться через уши. Он осторожно открыл глаза.
Слишком много белого. Такое бывает только в госпитале.
Он вспомнил то, что было до мрака. Волна слабости накатила и прошла.
Жив.
– О, глядите, охрана прокынулась! – передразнивая Лютенко, сказал Шпагин.
Химик полулежал на койке, опёршись на стену спиной. Лютенко лежал у другой стены, ближе ко входу, а пичуга Асмолова занимала едва ли не половину кровати, стоявшей в центре палаты. Она рассмеялась, оценив шутку Шпагина.
– Бог… – Лютенко поперхнулся словом, зашёлся в кашле, сухом, раздирающем лёгкие.
Асмолова подала ему стакан с чем-то красным, похожим на морс. Взводный благодарно припал к напитку; долго, с удовольствием двигал кадыком, глотая прохладную жидкость.