Где-то на задворках сознания тенью мелькнуло знакомое сожаление. Пожалуй, она была единственной девушкой, сумевшей вызвать в нём эту эмоцию. Не то чтобы он умирал от чувства вины, но она была одной из немногих пассий, которая интересовала его не только как постельная игрушка, но и немного как человек. Приятная, искренняя, неунывающая и временами остроумная, она отличалась от других, и хотя она не убила его уверенность в том, что весь этот “бред с любовью”, как он называл отношения, является блажью легкомысленных идиотов, с ней было не жалко проводить время, с ней было интересно, с ней было хорошо… во всех смыслах. Оказавшаяся неожиданно необычной, она тогда увлекала его, как интересный эксперимент, или, может, даже чуточку больше. И он действительно поступил с ней некрасиво, по крайней мере, с её точки зрения.
Лениво размышляя об этом, Кай вдруг замедлил шаг, кое-что вспомнив и вновь как-то странно посмотрев вслед Норе, давно уже исчезнувшей из поля зрения.
Нора.
Путь до нашего родного поместья занял двадцать минут, потому что в данных обстоятельствах я не могла позволить себе даже оплатить проезд. Впрочем, подобные мелочи уже перестали волновать, я даже находила удовольствие в такой вот вынужденной прогулке с утра и вечером. Иногда приходилось оставаться на ночь в шикарном поместье Хайдстоков, в общих комнатах для слуг, но я старалась делать это как можно реже, потому что не привыкла к такому количеству людей в своей спальне, и потому что моё присутствие успокаивало маму.
С тех пор, как мой сводный брат Джонатан начал этот треклятый судебный процесс, дабы отобрать у нас последние крохи, мы с мамой окончательно потеряли покой. Впрочем, мы его потеряли ещё раньше, когда папа год назад погиб на охоте. Он был заядлым охотником, но в тот раз обычно сопутствующая в этом деле удача изменила ему. Наша спокойная счастливая жизнь испарилась, как дым, в тот самый день, когда его окровавленное тело принесли домой. Я об этом узнала в Академии, и не поверила своим глазам, когда прочитала письмо. Мне казалось, у меня галлюцинации на почве трудоголизма… Помню, я чуть не упала с подоконника, накотором сидела, вся кровь схлынула куда-то в пятки, и вдруг стало нечем дышать…
Мы ведь были счастливы. Я, мама и папа. Когда я была маленькая, меня баловали, как принцессу — зацеловывали, заобнимали, дарили лучшие игрушки и платья. Мы были не то чтобы богатыми, но вполне обеспеченной семьёй. Папа часто мне рассказывал про своих предков, показывал внушительное родовое древо, и я не понимала, почему к представителю древнего рода, пускай и всего лишь барону, общество относится с плохо скрываемым презрением. Выдвигала на этот счёт разные фантастичные теории, пока мама с горькой улыбкой не рассказала мне правду.