В такое до головокружения стремительное время заторможенное развитие литературы видно особенно явно. В вещественных отношениях можно все вырвать с корнем, по-революционному расторгнуть связи с прошлым; литература, однако, должна сохранять преемственность, она не может возникнуть из ничего. Она должна быть преемницей, одновременно принимая и отрицая, то есть, как принято говорить, осваивая наследие прошлого; она должна встретиться с прошлым в борьбе; и ясность наступает не вдруг, а довольно медленно. Были времена, когда желание было отцом веры, когда многие энтузиасты верили в моментальный переворот, в революционную перемену. Известный чешский писатель тогда написал: вырвем социалистическую литературу из-под земли. В то время нам казалось, что где-то — вероятно, именно в глубинах земли, — сокрыты могучие силы, что надо всего лишь сказать освобождающее слово, и эти силы двинутся в поход и покорят землю — подобно ситнянским рыцарям[13].
Сегодня мы знаем, что литература — это процесс. И — по сравнению с изменениями в базисе — процесс медленный. Хотя этот процесс надо ускорять, но с ним надо также и считаться. Литература не становится революционной с сегодня на завтра: она революционизируется.
Время скептически относится к революциям в искусстве.
Вопрос лишь в том, действительно ли революционизируется наша литература? Не породили ли наши ошибки чрезмерной путаницы? Соответствует ли требованиям времени, в котором мы живем, наше отношение к действительности? Была ли плодотворной наша борьба с прошлым? (Было ли и насколько это было борьбой, а насколько — кокетством?) Принесли ли наши ошибки и наша борьба прояснение и упрочение критериев? Завоевали ли мы территорию, плацдарм, с которого сможем развернуть наступление?
Думаю, что прошедшие пятнадцать лет (я не говорю об этом с точки зрения момента: однако сейчас подходящий случай сказать об этом) — подготовительное время, время созревания. Думаю, что мы завоевали себе прочный плацдарм.
Кое-кому развитие литературы может показаться, прежде всего, дорогой уклонов и ошибок, но это развитие, — преимущественно путь борьбы. Давайте вспомним, — ведь было время, когда приходилось бороться за главное: за ангажированность литературы. И даже честных и искренних людей приходилось убеждать в основном — в общественном значении литературы; должно было победить понимание, что в литературе нет никакого иного смысла, кроме смысла общественного, что за его пределами начинается мрачное царство теней; что принципиальная независимость литературы — извращение, признак чудовищно страшного общества, а не священная цель, не историческое приобретение.