— Что-то чересчур возвышенно, — сказал рыжий, иронически ухмыляясь.
— Между тем это совсем просто. Логика.
— Но какая логика? — Рыжий, видимо, решил перейти в наступление. Он так стремительно наклонился, что его рыжий чуб прянул вверх. — Какая логика? Как ни верти, а мне это все-таки подозрительно. Словно я где-то все это уже слышал. Нет, постой, читал еще в школе. Во времена клерико-фашизма мы читали такую передовицу. Там был брошен призыв: «Словаки, обогащайтесь!» Правда, ты выражаешься более возвышенно! «Умножайте радость!» Но если это перевести на язык практики, возвышенное и низменное окажутся рядом. Сблизятся настолько, что их не различишь! Как ни верти, а из этого всегда лезет мещанин, сердись не сердись, но от твоих лозунгов так и несет мещанином. «Мы боролись, теперь поживем!» — говорит мещанин, словно бухгалтер. А все остальное: великая цель, человечество, будущее — соус, просто новый соус к весьма старому блюду. И меня не переубедишь, я лучше буду излишне строг к себе, и тогда я не сделаю поблажек другим. Я никогда не отступлю от своей точки зрения. Ни на шаг!
Рыжий разгорячился, вскочил, замахал руками. Последние слова он выкрикнул неприятно-скрипучим голосом.
— Чего ты кричишь?
Прокурор тоже, кажется, начал злиться.
— Садись, тут тебе не трибуна, ты не на собрании. Сядь и перестань орать! Бедная форель! Именно ее почему-то вычеркнули из списка радостей! Нет у нее никакого будущего!
— Смейся, смейся, — устало возразил рыжий. — Ты все равно не прав.
— Это что, линия? — прокурор обернулся ко мне, словно призывая меня в свидетели. — Непреклонная линия. Он думает, что жизнь — прямая линия. Прямая как стрела!
— Что ж, это достойно уважения! — ответил я.
Прокурор, видимо, был разочарован.
— Я не говорю, что это недостойно уважения. Но в этом есть что-то школярское, неприменимое к жизни.
— А может, все-таки ему-то и удастся применить, — сказал я. — Хотя это и доставляет много неприятностей, правда ведь?
— Еще бы, — победоносно воскликнул рыжий. — Именно так! Кучу неприятностей!
— Вот-вот! — сказал прокурор. — Только не рассыпься от радости.
Он потянулся к догорающему костру, сгреб палочкой золу и последние угольки в сторону и низко склонился над листьями с завернутой в них форелью.
— Запах-то какой! — с аппетитом вздохнул он и обратился ко мне: — Сейчас будет готово. Не найдется ли у нас какой-нибудь посудины?
Я принес котелок. Отдуваясь и потея, прокурор выбрал рыбу из костра, потом, переложив ее в котелок, перевел дух. Сходив к мотоциклу, он вернулся с небольшой плоской бутылкой можжевеловой водки.