Артём молчал. Ему-то не нужно было объяснять, что она чувствует. Он знал Настю не хуже ее самой. Поэтому сжал сильнее, почти до боли, а потом подхватил и усадил к себе на колени, позволяя выплакаться там, где никакого другого мира не существует.
Через два часа они шли медленно по безлюдному парку и держались за руки. Насте в этот момент было наплевать на двусмысленность, она вообще об этом думать не могла — ей требовалось только тепло руки. Артём это понимал. Она уже окончательно успокоилась и даже распухший нос теперь не выглядел таким красным.
— Ты должна сказать ему. Он будет рядом, ты из-за этого не переживай.
— Я и не переживаю из-за этого. Скажу. Сегодня, наверное.
— Тогда давай вернемся. Я машину возьму и отвезу тебя.
— Давай.
Сеня тоже заплакал, жалея ее. И тут же предложил усыновление. Мама качала головой, обнимала и гладила по волосам, бесконечно повторяя: «Красавица моя…» Сестры тоже поддерживали, даже Катюша не сказала ничего наподобие: «Ну и ладно! Зато получится прожить жизнь для себя». Она не примеряла на Настю свои ценности. Викуля почти ничего и не говорила — и как всегда, было непонятно, о чем конкретно думает она.
Со временем у Насти изменилось отношение и к Веронике. Они как два магнита столкнулись в бездонном мире: девочка без матери и мать без детей. И что плохого в том, чтобы им стать тогда еще ближе? Вряд ли Александр Алексеевич начал бы возражать. Однажды ей в голову даже пришла совсем идиотская мысль: если бы она послушалась советов мамы и Артёма, то, возможно, вышла бы замуж за Александра Алексеевича. Попробовал бы кто-нибудь их с Вероникой потом разлучить! Но как же тогда Сеня? Ведь его бы тогда не было. Неужели Вероника важнее Сени? Настя смеялась сама над собой за подобную идею.
Мужу десять раз пришлось объяснить, что Настя не против усыновления как такового. Наоборот, видит в этом лучший выход и для них, и для малыша, который получит любящих родителей вместо детского дома. Сеня так старался ей показать, что сам не тяготится таким решением, так напирал на нее в этом вопросе, что не замечал главного — для этого решения Насте нужно всё переосмыслить. Необходимо время на изменение своих настроек. К счастью, в десятый раз ей все-таки удалось ему это объяснить, и больше этот вопрос в семье не поднимался, отложенный на неопределенное «потом».
* * *
Вероника, непосредственным нутром чувствующая, что Настя постоянно пребывает в непонятной усталости, пыталась ее развеселить. И, закормив ту уже и витаминками, и Тамарочкиными пирожками, привлекала Артёма для помощи. Так Вероника не позволила Насте погрузиться еще и в стыд. Когда она в парке рыдала, забравшись под его куртку, стыдно не было. Но потом, когда отошла, решила, что это было неправильно и… непонятно. Хоть Артём, разумеется, никаким образом об этом происшествии и не вспоминал. А теперь, под влиянием Вероники, им обоим приходилось уживаться и друг с другом, и с тем непонятным эпизодом.